В этом году исполнится 111 лет со дня кончины выдающегося религиозного философа России, известного также и всему миру – Владимира Сергеевича Соловьёва (1853-1900). О том, чем ценна память о нём среди мусульман – суждения культуролога, эксперта по диалогу цивилизаций Джанната Сергея Маркуса.
Чем ценны мысли Соловьёва для мусульман и христиан 21 века? Он одним из первых в России писал об Исламе в контексте духовного развития мира и развил «христианскую апологию Ислама» – именно такое парадоксальное определение дал ведущий в нашей стране знаток исламо-христианского диалога Алексей Журавский. Вспомним, на чём основан такой вывод?
В 1896 году в серии «Жизнь замечательных людей» «Биографической библиотеки Ф. Павленкова» вышла книга Соловьёва «Магомет, его жизнь и религиозное учение». Сейчас общепризнано, что это одна из самых удачных и ярких книг, вышедших в серии. Автор, не будучи арабистом, удостоился высокой оценки и известного востоковеда, академика В. Бартольда, считавшего эту работу «лучшим на русском языке жизнеописанием Мухаммада (мир ему и благословение)», а затем и востоковеда, академика, директора Эрмитажа М.Б. Пиотровского, назвавшего книгу «блестящей»: Соловьёв «сумел, как мне представляется, глубже многих проникнуть во внутренний мир Мухаммада (мир ему и благословение)».
Павленков знал, кого просит писать о начале Ислама: Соловьёв уже был известен пристальным интересом к этой религии и в её осмыслении сам прошёл эволюционный путь. Журавский даже пишет, что «эволюция его взглядов по этой проблематике как бы в филогенезе воспроизводит развитие христианских представлений об Исламе». И отмечает: «как религиозного философа его глубоко волновали те два вопроса, которые поставила христианская мысль с того момента, когда она впервые столкнулась с феноменом Ислама: почему появилось мусульманство (каков его исторический смысл) и кто такой Мухаммад (мир ему и благословение) (каков его религиозный статус)».
Начав со славянофильских позиций, Соловьёв открыл совершенно новое для человека православной традиции видение Ислама. И, естественно, что тем самым он вышел за пределы ортодоксии, которая ещё в Византии определила Ислам как «магометанскую ересь» и с тех пор, вплоть до наших дней эту оценку не меняет.
Что послужило горючим для движения мысли Соловьёва?
Он не мог остаться безучастным к тем познаниям об Исламе, которые у него на глазах наращивала европейская историческая наука (и которых в России тогда не было). На европейские языки переводились базовые тексты мусульманства, делались широкие исторические панорамы, изучались детали. В сумме человек конца 19 века уже несравненно больше мог знать об Исламе, чем сто лет назад. Образно говоря, чтобы писать «Подражания Корану», Пушкину нужна была мощная интуиция (читать он мог лишь перевод Корана в исполнении Верёвкина, а тот переводил с французского), а Соловьёв мог переварить уже готовую огромную информацию, собранную профессиональными историками и филологами.
В итоге он обработал лучшее в тогдашнем исламоведении: работы Коссена де Персеваля, А. Шпренгера, Р. Смита, И. Вельхаузена, А. Мюллера, Г. Гримме. Коран он читал не в подлиннике, а в разных европейских переводах. «Когда он писал для биографической библиотеки Павленкова очерк жизни и учения Мухаммеда (мир ему и благословение), он внимательно проверял каждое слово при помощи авторитетной критики академика барона В.Р.Розена и здешнего гражданского ахуна, почтенного муллы Баязитова, с которым затем был дружен до самой смерти», – писал В.Л.Величко, биограф Соловьёва. Кстати, это мулла при Соборной мечети Петербурга.
В рамках биографического очерка Соловьёв как религиозный философ дал «своеобразную христианскую апологию Ислама», развивая тенденции, заложенные ещё у Петра Чаадаева. На вопрос о сути пророческой миссии Мухаммада (мир ему и благословение), он ответил: «Если признавать в истории внутренний смысл и целесообразность, тогда без сомнения, такое мировое дело, как создание Ислама и основание мусульманской культуры, должно иметь провиденциальное значение, и миссия Мухаммада (мир ему и благословение) не может быть отнята у него…».
Провиденциальное, то есть предусмотренное замыслом Самого Творца – не гипотеза или разработка философов, а вывод из чтения Священного Писания, причём, признанного как иудеями, так и христианами. Речь идёт об особой миссии сынов Исмаила (мир ему). Соловьёв, анализируя Библию, приходит к историческому и теологическому «оправданию» мусульманства: столь великое в истории человечества дело, как создание Ислама, ставшего верой многих народов, и возникновение мусульманской культуры, должно иметь провиденциальное значение. Ведь Бог обетовал Аврааму (мир ему) благословение Измаила (мир ему), праотца арабов: «И об Измаиле (мир ему) Я услышал тебя: вот, Я благословлю его, и возращу его, и весьма, весьма размножу; двенадцать князей родятся от него; и Я произведу от него великий народ» (Бытие, XVII, 20).
Анализируя исторические и духовные истоки Ислама, Соловьёв осознал, что Мухаммад (мир ему и благословение) подчёркивал единство веры всех пророков и рассматривал собственную миссию как восстановление изначальной веры Авраама, Моисея и Иисуса (мир ему): «нет различия между пророками» (Коран 2:136), ведь «каждому провозвестию – свой черёд, своё время» (6:67).
Какие стереотипы преодолел Соловьёв? Какие – нет?
Ему пришлось преодолевать веками сложившиеся в Европе стереотипы о «магометанстве» и потому некоторым темам он уделил особое внимание, дабы снять отчуждение у русских читателей.
Так, например, опроверг представления о «религиозном фанатизме и нетерпимости» мусульман, связанные с идеей джихада. «Цель священной войны не есть обращение неверных в Ислам, а только их покорность Исламу – пишет Соловьёв – Таким образом, противоречие здесь только кажущееся, и в учении Мухаммада (мир ему и благословение) веротерпимость вполне совмещается с идеей священной войны».
Касаясь упрёков европейских учёных в том, что райское вознаграждение в Коране описывается в виде чувственных наслаждений, он указал, что это больше способ изображения будущей жизни, чем понятие о ней: «принцип этой жизни есть всё-таки для Мухаммада (мир ему и благословение) непосредственное общение с Богом. Идеал мусульманина – человек, который, подобно Мухаммаду (мир ему и благословение), может сказать про себя: я отдал сердце Богу, и который находит в общении с Богом единственное истинное наслаждение, и в Коране заявляется, что праведные добродетельны бескорыстно ради одного Бога».
Эти аргументы, однако, не сделали самого Соловьёва мусульманином. И это важно учитывать как раз для того, чтобы понять не механизм перехода мыслящего человека в Ислам (тут вообще об этом не говорим, ибо это принципиально иная тема), а именно способность христианина выработать новое, невраждебное отношение к Исламу. Диалог возможен только тогда, когда действуют два субъекта. Он отличен от миссионерства, которое стремится привести в свою веру. Соловьёвская открытость важна именно тем, что показывает возможность «понимающего понимания» носителей иной субъектности, иной веры.
Где же для него зажёгся красный свет в Исламе? Вот вывод в Заключении его книги: «Основная ограниченность в миросозерцании Мухаммада (мир ему и благословение) и в основанной им религии – это отсутствие идеала человеческого совершенства или совершенного соединения человека с Богом – идеала истинной богочеловечности. Мусульманство требует от верующего не бесконечного совершенствования, а только акта безусловной преданности Богу».
Но, спросим мы, почему «акт безусловной преданности» противопоставлен «идеалу человеческого совершенства»!? Не будем спорить с ним, но зафиксируем, что именно в этой точке (её физики назвали бы реперной точкой, где начинается иное качество) проявляется Христианство Соловьёва. Если бы эти акт и идеал были бы вполне взаимодополняющими (о чём говорит Ислам), он стал бы мусульманином. Ведь для Ислама здесь противоречия просто нет.
Не все его понимали…
Следовательно, возможен и диалог, и далее, продолжим его логику, практическое сотрудничество. Но состоялось ли оно? Как приняли автора? Соловьёва некоторые влиятельные современники именовали не просто «мечтателем», но и выражались покрепче: император Александр III счёл его «чистейшим психопатом», удивляясь, откуда у «милейшего» его отца, известнейшего историка Сергея Михайловича Соловьёва, такой сын, которого обер-прокурор Синода Победоносцев именовал чуть мягче «безумным»…
Однако, мысли Соловьёва произвели огромное влияние на многих философов старой России, часть которых спаслась от большевиков в эмиграции. Несмотря на атеистические гонения в течение 70 лет советской власти, его учение обрело новых последователей: Даниил Андреев с его «Розой мира», священник-богослов Александр Мень и его ученики, митрополит Никодим (Ротов) и его ученики, включая нынешнего Патриарха Кирилла.
Но идеи Соловьёва не были восприняты церковью как до 1917 года, так и после, когда по указу Сталина в 1943 был воссоздан Московский Патриархат. Катакомбная церковь, как и РПЦЗ были единодушны в неприятии идей Соловьёва как модернистских. Впрочем, такие дискуссии были в советское время невозможны.
А после Перестройки богословие стало охранительным. Последователи Соловьёва развиваются в сугубо личном порядке. Итак, его идеи за прошедшие 100 лет так и не нашли отклика и реализации, как, впрочем, и отпора в виде решений богословских комиссий или Поместного Собора. «Философия Всеединства» и мысли об Исламе по-прежнему в сфере свободных мыслителей вне церковных институций. По статусу это внеинституциональная христианская мысль.
Парадокс в том, что совсем иная судьба его мыслей в католичестве. Они повлияла сначала на отдельных богословов, а затем на вероучение II Ватиканского Собора 1961-65 гг.
А католическое исламоведение прошло путь, вдохновлённый Луи Массиньоном, которого в свою очередь вдохновил Соловьёв. Новая формула относительно Ислама была найдена католиками не сразу и её созревание шло десятилетиями. Не всякий христианин и в наши дни скажет, подобно Соловьёву: «духовное молоко Корана ещё нужно для человечества».
Комментариев нет:
Отправить комментарий