Книга Ахмада Ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг.

«Записка» (Рисала) Ибн Фадлана содержит описание поездки посольства халифа ал-Муктадира в Булгар для официального принятия ислама царем булгар и его окружением в 921–922 гг. «Записка» дошла до нас не полностью: долгое время она была известна по большим цитатам в словаре Йакута, впервые собранным и исследованным М.Х.Френом. Наиболее полный текст «Рисали» был обнаружен A-З.Валиди-Тоганом в сборной рукописи, хранившейся в библиотеке Мешхеда (Иран).

Работу над подготовкой к изданию текста и перевода «Рисали» параллельно вели в СССР А.П.Ковалевский и в Германии A.З.Валиди-Тоган. Оба исследования увидели свет в 1939 г.: A.З.Валиди-Тоган опубликовал текст «Записки» в наборе, с немецким переводом, исследованием и комментариями, а в СССР впервые «Рисала» Ибн Фадлана (факсимиле с русским переводом) была опубликована под редакцией И.Ю.Крачковского (издание не могло быть осуществлено под именем А.П.Ковалевского, подготовившего исследование, поскольку в это время он был репрессирован и находился в лагере в Мордовии)3 . Текст «Рисали» в Мешхедской рукописи кончался пребыванием Ибн Фадлана в Булгаре. А.П.Ковалевский дополнил этот текст отрывком из словаря Йакута о хазарах. Второе издание А.П.Ковалевский дополнил обширным историко-этнографическим исследованием и переводами некоторых материалов из более поздних авторов, цитирующих или пересказывающих материал «Записки».

В настоящей книге публикуется перевод А.П.Ковалевского по изданию 1956 г. с некоторыми уточнениями и исправлениями, предложенными О.Г.Большаковым. Обширные комментарии А.П.Ковалевского, в значительной части касающиеся обоснования перевода, особенностей написания отдельных мест арабского текста и т.д., уместные при параллельном издании текста и перевода и излишние при переиздании одного перевода (т.е. без арабского текста), здесь опущены. Вставки отдельных слов и фраз из словаря Йакута, указывавшиеся в комментариях, заключены в настоящем

1 C.Fraеhn. Die Altesten Arabischen Nachrichten uber die Wolga-Bulgaren aus Ibn-Foszlan's Reiseberichte // Memoires de l' Academie des Sciences de St.-Petersburg . VI Serie, t. I (1832), c.531. 2 А.Zeki Validi Togan. Ibn Fadlan's Reisebericht Abhandlungen fur die Kunde des Morgenlandes. XXIV, 3, Leipzig, 1939. 3 Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. Перевод и комментарий под редакцией академика И.Ю.Крачковского. М.; Л., 1939. 212 с. 4 Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Статьи, переводы, комментарии. Харьков, 1956, 345с. 5 Большаков О.Г. Уточнения к переводу «Записки» Ибн Фадлана //Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. М., 2000. сс.54-63.

издании в квадратные скобки. Комментарии, поясняющие неясные места текста, заменены редакционными примечаниями, основанными на материалах публикации А.П.Ковалевского, а в нескольких случаях совершенно неверные заключения заменены краткими замечаниями О.Г.Большакова (они также выделены звездочками). Транслитерация имен собственных приведена в соответствие с современными академическими нормами. Перевод дат с хиджры на христианское летосчисление оформлен в постраничных сносках.

[л.196б] Это книга Ахмада ибн Фадлана ибн ал-'Аббаса ибн Рашида ибн Хаммада, клиента повелителя правоверных, а также [мавла] клиента Мухаммада ибн Сулаймана, Хашимида, посла ал-Муктадира к царю «славян-сакалиба», в которой он сообщает о том, что он сам наблюдал в стране тюрок, хазар, русов, «славян=сакалиба», башкир и других народов по части различий их вероучений, [л.197а] сведений об их царях, их положения во многих делах.

Сказал Ахмад ибн Фадлан: «Когда прибыло письмо Алмуша сына Шилки йылтывара, царя «славян=сакалиба», к повелителю правоверных ал-Муктадиру, в котором он просит его о присылке к нему кого-либо, кто наставил бы его в религии, преподал бы ему законы ислама, построил бы для него мечеть, воздвиг бы для него мимбар, чтобы он установил [с мимбара] возглашение молитвы во здравие халифа в его [собственной] стране и во всех областях его государства, и просит его о постройке крепости, чтобы укрепиться в ней от царей, своих противников – было дано согласие на то, о чем он просил. Посредником в этом деле был Назир ал-Харами. А я был уполномочен для прочтения ему (царю) письма и вручения того, что отправлялось к нему [в качестве подарков] и для надзора над факихами и му'аллимами. И ему были пожалованы деньги, доставлявшиеся ему для упомянутой нами постройки и для уплаты [жалованья] факихам и му'аллимам, [со взысканием] с поместья, называемого Арсахушмисан, в земле Хорезма, из [числа] поместий Ибн ал-Фурата. Послом к алМуктадиру от владетеля «славян-сакалиба» был муж по имени 'Абдаллах ибн Башту ал-Хазари, а послом со стороны государя (халифа) – Сусан арРасси, клиент Назира ал-Харами, и [сопровождали его] Текин Тюрок (=Турки?) и Барис «сакалиба=Славянин», и я вместе с ними, как я уже сообщил. Итак, мне были поручены подарки для него (царя), для его жены, для его сыновей, для его братьев, для его предводителей, и лекарства, о которых он писал Назиру, прося их.

Итак, мы отправились из Города Мира в четверг, по прошествии одиннадцати ночей [месяца] сафара триста девятого года1 . Мы остановились в Нахраване на один день и отправились поспешно, пока не прибыли в Даскару.

1. 21 июня 921 г.

В ней мы оставались три дня. Затем мы стремительно ехали, не задерживаясь, пока не приехали в Хулван. Мы оставались в нем два дня. [Из него] мы поехали в Кирмисин и оставались в нем два дня. Потом мы отправились и ехали, пока не достигли Хамадана, и оставались в нем три дня. Потом ехали, пока не прибыли в Савэ, и оставались в нем два дня, а из него – в Рей. В нем мы оставались одиннадцать дней, ожидая Ахмада ибн 'Али, брата Су'лука, так как он был в Хуваре Рейском.

Потом мы отправились в Хувар Рейский и оставались там три дня. Потом мы отправились в Симнан, потом из него в Дамган. В нем мы неожиданно встретили Ибн Карана, принадлежащего к сторонникам «При­зывающего», а потому мы спрятались в караване и ехали поспешно, пока не прибыли в Нишапур. Лайла ибн Ну'ман был уже убит, и мы застали в нем Хаммуйу Кусу, начальника войска Хорасана. Потом мы отправились в [л.197б] Сарахс, а потом из него в Мерв, потом из него в Кушмахан, который является краем пустыни Амула. Мы оставались в нем три дня, чтобы дать отдохнуть верблюдам для въезда в пустыню. Потом мы пересекли пустыню до Амула, потом мы переправились через Джейхун и приехали в Афирабр, рибат Тахира ибн 'Али, потом мы отправились в Бейкенд, потом въехали в Бухару и прибыли к Джейхани. Это секретарь эмира Хорасана. Его прозывают в Хорасане «Шейх-опора». Он распорядился предоставить нам дом и назначил для нас человека, который удовлетворял бы наши потребности и удалял бы наши затруднения в отношении всего, чего мы пожелаем. Итак, мы оставались [на отдыхе] несколько дней.

Потом он испросил для нас аудиенцию у Насра ибн Ахмада, и мы вошли к нему. А он безбородый мальчик. Мы приветствовали его в качестве эмира, а он пригласил нас сесть. И первое, с чего мы начали, – он сказал: «Каким вы оставили моего господина, повелителя правоверных, да продлит Аллах его пребывание [в этом мире] и его благополучие, -его самого, его гвардии и его приближенных?» Мы сказали: «В благополучии». Он сказал: «Да прибавит ему Аллах благополучия!» Потом ему было прочитано письмо относительно передачи Арсахушмисана от ал-Фадла ибн Мусы Христианина, управляющего Ибн ал-Фурата, Ахмаду ибн Мусе Хо­резмийцу, об отправке нас и письма к его правителю в Хорезме, устраняющего для нас [всякие] препятствия, и письма ко Вратам тюрок, чтобы нам был дан эскорт и [тоже] устранены для нас препятствия. Он сказал: «А где [же] Ахмад ибн Муса?» Мы сказали: «Мы оставили его в Городе Мира, с тем, чтобы он выехал за нами через пять дней». Тогда он сказал: «Слушаюсь и повинуюсь тому, что приказал мне мой господин, повелитель правоверных, да продлит Аллах его пребывание [в этом мире]».

Он сказал: «Сведения об этом дошли до ал-Фадла ибн Мусы Христианина, управляющего Ибн ал-Фурата, и он пустил в ход свои хитрости в отношении Ахмада ибн Мусы. Он написал начальникам полиции по Хорасанской дороге [на участке] от гарнизонного города Сарахса до Бейкенда, чтобы они направили шпионов на Ахмада ибн Мусу Хорезмийца по постоялым дворам и сторожевым постам, [что] он [дескать] человек с [такойто] внешностью и [такими-то] особенностями, и что кто схватит его, пусть держит его под стражей, пока не будет получено наше письмо, которому пусть и следует. Итак, он был взят в Мерве и посажен под стражу. Мы же оставались в Бухаре двадцать восемь дней. Между тем, ал-Фадл ибн Муса также еще раньше столковался с 'Абдаллахом сыном Башту и другими из наших спутников, которые стали говорить: «Если мы останемся, то нагрянет зима и будет упущено [время] для въезда [в Хорезм], а Ахмад ибн Муса, когда выполнит свои обязательства в отношении нас, догонит нас».

Он сказал: «Я видел дирхемы в Бухаре разных сортов, в том числе дирхемы, называемые ал-гитрифийа. Они состоят из меди, красной меди и желтой меди. Из них берется количество без веса, – сто из них [л.198а] за 1 дирхем из серебра. А вот их условия относительно «калымов=свадебных даров» за их жен: «Женится такой-то, сын такого-то, на такой-то, дочери такого-то, за столько-то и столько-то дирхемов (ал-?)гитрифийа». И таким же образом [происходит] покупка их недвижимых имуществ и покупка их рабов: они не упоминают других дирхемов. У них есть [также] дирхемы, [для которых] взята только одна желтая медь. Сорок из них за данак. У них также есть дирхемы их желтой меди, называемые самаркандскими. Шесть из них за данак.

Итак, когда я услышал слова 'Абдаллаха сына Башту и слова других предупреждавших (пугавших) меня скорым наступлением (о скором приходе) зимы, мы отправились из Бухары, возвращаясь к реке, и наняли корабль до Хорезма. А расстояние до него от места, от которого мы наняли корабль, более двухсот фарсахов. Мы ехали только часть дня, – нам не удавалось ехать целый день вследствие силы холода, пока мы не прибыли в Хорезм. Мы явились к его эмиру. Это был Мухаммад ибн 'Ирак Хорезмшах. Итак, он почтил нас, приблизил нас к себе и устроил для нас жилье.

По прошествии трех дней он велел нам прийти, обсудил с нами [вопрос] о въезде в страну тюрок и сказал: «Нет для вас соизволения на это, и непозволительно было бы мне допустить, чтобы вы вслепую рисковали вашей кровью. Я знаю, что это хитрость, которую подстроил этот отрок, – то есть Текин, – так как он был у нас торговцем железными изделиями {кузнецом и занимался продажей железа} в стране неверных. Это он обма­нул Назира, побудил его обратиться к повелителю правоверных и передать ему письмо царя «славян=сакалиба». Великий эмир, – то есть эмир Хорасана, – имел бы больше права установить хутбу от имени повелителя правоверных в этой стране, если бы он нашел [это] полезным. И сверх того, между вами и этой страной, о которой вы говорите, тысяча племен неверных. И это [все] введение в обман государя. Итак, я даю вам совет: нужно [отправить] письмо к великому эмиру, чтобы он снесся путем переписки с государем, – да споспешествует ему Аллах, – а вы останетесь [здесь] до того времени, как вернется ответ». Итак, в этот день мы ушли от него. Потом мы снова приходили к нему и не переставали подольщаться к нему и льстить ему, говоря: «Вот приказ повелителя правоверных и его письмо, – какое основание сноситься с ним по этому поводу?» – пока он не дал нам разрешения. Итак, мы спустились из Хорезма в Джурджанию. Между нею и Хорезмом по воде пятьдесят фарсахов.

Я видел, что дирхемы Хорезма обрезные и свинцовые, и неполновесные, и медные. Дирхем они называют «тазджа». Вес его четыре данака с половиной. Их менялы продают игральные кости, волчки и дирхемы. Они [хорезмийцы] самые дикие люди [л.198б] и по разговору и по природным качествам. Их разговор похож на то, как кричат скворцы.

В ней [стране Xopeзм] есть селение на [расстоянии] дня [пути] от Джурджании, называемое Ардакуа. Население его называется кардалийцы. Их разговор похож на кваканье лягушек. Они отрекаются от повелителя правоверных 'Али ибн Абу Талиба, – да будет им доволен Аллах, при окончании каждой молитвы.

Итак, мы оставались в Джурджании [много] дней. И замерзла река Джейхун от начала до конца ее; и была толщина льда семнадцать четвертей. Кони, мулы, верблюды и повозки проезжали через него, как проезжают по дорогам, — он был тверд, не сотрясался. И оставался он в таком виде три месяца. И мы увидели такую страну, что думали, – не иначе, как врата Замхарира открылись из нее на нас. Снег в ней падает не иначе, как с порывистым сильным ветром. Если [какой-нибудь] человек из ее жителей одаряет своего приятеля и хочет [оказать] ему благодеяние, он говорит ему: «Пойдем ко мне, чтобы нам поговорить, – ведь право же, у меня хороший огонь». Это в том случае, если он оказывает ему особенное благодеяние и [выражает] особую благосклонность. Однако Аллах великий был милостив к ним в отношении дров, – он сделал их дешевыми для них: груз повозки дров [дерева] «таг», – а это [по-арабски] ал-гада, – за два дирхема, из [числа] дирхемов, определяемых из расчета трех тысяч [штук] – ритль. Обычай их нищих [таков], что нищий не останавливается у дверей, но входит в жилище кого-либо из них и сидитнекоторое время у его огня, греясь. Потом говорит «паканд», что значит «хлеб», и [тогда] дают ему чтонибудь, а если нет, то он выходит.

Наше пребывание в Джурджании затянулось, а именно, – мы оставались в ней [много] дней раджаба, ша'бана, месяца рамадана и шавваля2 . Продолжительность нашего пребывания зависела от силы холода.

Право же, до меня дошел [рассказ о том], что… двенадцать верблюдов, чтобы им обоим везти на них дрова из одного леса. Эти два [человека] забыли взять с собой огниво и трут и заночевали без огня.

2. Время от начала раджаба до конца шавваля 309 г. соответствует: от 5 ноября 921 г. до 2 марта 922 г. Из текста ясно, что месяц шавваль входил в этот срок. Послы выехали в начале марта.

Когда они оба утром встали, то верблюды были мертвы вследствие силы холода. И действительно, я видел тамошний холод в воздухе и то, что в ней [в Джурд­жании] базар и улицы, право же, пустеют до такой степени, что человек обходит большую часть улиц и базаров и не находит никого, и не встречается ему ни один человек. Не раз выходил я из бани и, когда входил в дом, то смотрел та свою бороду, а она сплошной кусок снега, так что я бывало оттаивал ее у огня. И, право же, бывало я спал в «доме» внутри дома. А именно – в нем была [помещена] тюркская юрта из войлоков, причем я был укутан в одежды и меха, и [все же] иногда моя щека примерзала к подушке. Действительно, я видел, [л.199а] как цистерны там покрывались шубами из шкур овец, чтобы они не трескались и не разла­мывались, но это ничуть не помогало. Подлинно, я видел землю, которая разорвалась, и в ней от силы холода [образовались] огромные овраги, и [также] то, что огромное гигантское дерево, право же, расщепилось от этого на две половины.

Когда же половинился шавваль триста девятого года3 , время года начало меняться, река Джейхун растаяла, и мы принялись за принадлежности, необходимые для путешествия. Мы купили тюркских верблюдов и велели сделать дорожные мешки из верблюжьих кож для переправы через реки, через которые нам нужно будет переправляться в стране тюрок. Мы запаслись хлебом, просом, сушеным мясом на три месяца. Те из жителей этой страны, с которыми мы дружили, предложили нам воспользоваться [их] помощью в отношении одежд и постараться умножить их количество. Они представили это предприятие в ужасном виде и изобразили это дело очень трудны, но когда мы [все] это сами увидели, то это оказалось вдвое большим того, что нам было описано. Итак, на каждом из нас была куртка, поверх нее хафтан, поверх него шуба, поверх нее кобеняк и бурнус, из которого видны были только два глаза, шаровары одинарные и другие с подкладкой, гетры, сапоги из шагреневой кожи и поверх сапог другие сапоги, так что каждый из нас, когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд, которые были на нем. И отстали от нас факих, му'аллим и отроки, выехавшие с нами из Города Мира, побоявшись въехать в эту страну. И поехал я, посол, его свояк и двое отроков: Текин и Барис. Когда же наступил день, в который мы решили ехать, я сказал им: «Слушайте! с вами отрок царя, и он в курсе вашего дела. С вами письма государя, и я не сомневаюсь, что в них [имеется] сообщение о посылке для него четырех тысяч мусаййабских динаров. Вы прибудете к иноязычному царю, и он потребует это от вас. Они же сказали: «Не бойся этого. Право же, он от нас не потребует». Я же предостерег их и сказал: «Я знаю, что он потребует от вас». Но они не приняли [моих предостережений].

3.15 шавваля – 16 февраля 922 г.

Караван был {хорошо?} подготовлен, мы наняли проводника по имени Фалус из жителей Джурджании. Потом мы положились на Аллаха могучего и великого, поручили ему наше предприятие и отправились из Джурд­жании в понедельник по прошествии двух ночей [месяца] зу-л-ка'да триста девятого года4 . Мы остановились в рибате, называемом Замджан, [л.199б] а это [и есть] Врата тюрок. Потом на другой день мы отправились и остановились на остановке, называемой Джит. Нас настиг такой снег, что верблюды ступали в нем по колена. Поэтому мы оставались на этой остановке два дня. Затем мы стремительно ехали, не задерживаясь {Потом мы устремились в страну тюрок, не сворачивая ни перед чем}, и никто намне встречался в степи — [безлюдной] пустыне без единой горы. Итак, мы ехали по ней десять дней и встретили бедствия, трудности, сильный холод и беспрерывные, снежные метели, пpи которых холод Хорезма был подобен дням лета. Мы позабыли все, что с нами было [до этого], и были близки к гибели [наших] душ.

Однажды, право же, напал на нас сильный холод. Текин ехал рядом со мной, а рядом с ним один человек из числа тюрок, который разговаривал с ним по-тюркски. И вот Текин засмеялся и сказал: «Право же, этот тюрок говорит тебе: «Чего хочет господь наш от нас? Вот он убивает нас холодом, и если бы мы знали, чего он хочет, мы непременно это ему дали бы». Тогда я сказал ему: «Скажи ему: Он [Аллах] хочет от вас, чтобы вы сказали: «Нет бога, кроме Аллаха». Он же засмеялся и сказал: «Если бы нас этому научили, мы обязательно это сделали бы».

Потом, после этого, мы прибыли в одно место, где было огромное количество дров [дерева] «таг». Мы сделали остановку в нем. Караван развел огонь, [люди] согрелись, сняли свои одежды и выставили их для просушки. Потом мы отправились и не переставали ехать каждую ночь от полуночи до времени спуска солнца или до полудня самой усиленной и самой напряженной ездой, какая только бывает. Потом мы делали остановку. Когда же мы проехали пятнадцать дней, мы прибыли к большой горе с множеством камней, на которой [были] источники, – прорывается источник и в ямке вода. Когда мы пересекли ее [гору], мы выехали к [кочевому] племени тюрок, известных под названием гуззов.

И вот они кочевники, – дома у них из шерсти, они то останавливаются [табором], то отъезжают. Ты видишь их дома то в одном месте, то те же самые в другом месте, в соответствии с образом жизни кочевников и с их передвижением. И вот они в жалком состоянии. К тому же они, как блуждающие ослы, – не изъявляют покорности Аллаху, не обращаются к разуму и не поклоняются ничему, но называют своих старейшин «господами». Когда кто-нибудь из них просит в чем-либо совета у своего главаря, он говорит ему: «Господи! что я сделаю в таком-то и таком-то [деле]?».

4. Понедельник 4 марта 922 года. В 922 году 3 марта было воскресенье. По мусульманскому счету новые сутки начинаются с вечера. Конечно, путешественники выехали утром, т.е. 4 марта.

«Дела их [решаются] советом между ними». Однако, когда они сойдутся на чем-либо и решатся на это, приходит затем самый ничтожный из них и самый жалкий и отменяет то, на чем они уже сошлись. Я слышал, как они говорили: «Нет бога, кроме Аллаха, Мухаммад пророк Аллаха», стараясь приблизиться этими словами к тем мусульманам, которые проезжают мимо них, [л.200а] но не выражая этим никакого убеждения. А если кого нибудь из них постигает несправедливость или случится с ним что-либо неприятное, он поднимет свою голову к небу и говорит: «Бир Тенгри», а это по-тюркски «[клянусь] богом единым», так как «бир» по-тюркски «один», а «тенгри» на языке тюрок – «бог».

Они не очищаются ни от экскрементов, ни от урины, и не омываются от половой нечистоты и не совершают ничего подобного. Они не имеют никакого дела с водой, особенно зимой. Их женщины не закрываются ни от их мужчин, ни от посторонних, и женщина не закрывает также ничего из своего тела ни от кого из людей. Право же, как-то однажды мы остановились у [одного] человека из их числа. Мы сели, и жена этого человека [была] вместе с нами. И вот, разговаривая с нами, она раскрыла свой «фардж» и почесала его, в то время как мы на нее смотрели. Мы же закрыли свои лица руками и сказали: "Господи, помилуй!» Тогда муж ее засме­ялся и сказал переводчику: «Скажи им: она открывает это в вашем присутствии, и вы видите его, а она охраняет его так, что к нему нет доступа. Это лучше, чем если бы она его закрывала и [вместе с тем] предоставляла пользоваться им». Они [гуззы] не знают блуда. Но если относительно кого либо они откроют какое-нибудь дело, то они разрывают его на две половины, а именно: они соединяют несколько ветвей двух деревьев, потом привязывают его к этим ветвям и отпускают оба этих дерева, и разрывается он при их выпрямлении.

Один из них сказал: «Дай мне услышать чтение». Коран ему понравился, и он начал говорить переводчику: «Скажи ему: "Не умолкай». Однажды этот человек сказал мне через переводчика: «Скажи этому арабу: есть ли у господа нашего могучего и великого жена?» Я же ужаснулся этому и провозгласил «Слава Аллаху» и «Помилуй Аллах». И он провозгласил «Слава Аллаху» и «Помилуй Аллах» так же, как это сделал я. И таково правило тюрка, – всякий раз, как он услышит мусульманина, произносящего «Слава Аллаху» и «Нет бога, кроме Аллаха», он говорит то же, что и он.

Обычаи женитьбы у них таковы: если один из них сватает у другого какую-либо из женщин его семьи, – или дочь его, или его сестру, или кого либо из тех, кем он распоряжается, – за столько-то и столько-то хорезмий­ских одежд, и если он заплатит это, то он везет ее к себе. Иногда калымом бывают верблюды, или лошади, или что-либо другое. И никто не может прибыть к своей жене, пока не будет уплачен калым, на который согласился ее «опекун». А если он уплатит это ему, то идет, не стесняясь, пока не войдет в жилище, в котором она находится, и не возьмет ее в присутствии ее отца, ее матери и ее братьев и они ему в этом не препятствуют.

А если умрет человек, имеющий жену и сыновей, то старший из его сыновей женится [л.200б] на его жене, если она не была его матерью.

Никто из купцов или кто-либо другой не может совершать омовения после нечистоты в их присутствии, кроме как ночью, когда они его не видят. И это потому, что они гневаются и говорят: «Этот хочет нас околдовать, так как он уставился в воду», – штрафуют его деньгами.

И не может ни один мусульманин проехать через их страну без того, чтобы не сделать кого-либо из них себе другом, у которого он останавливается. Он привозит для него из страны ислама одежды, а для жены его ­покрывало, немного перца, проса, изюма и орехов. Когда же он прибудет к своему другу, то тот разобьет для него юрту и доставит ему овец сколько может, так что мусульманину останется только закалывать их, так как тюрки их не закалывают, — право же, кто-либо из них бьет по голове овцу, пока она не умрет. И если человек из их числа [из мусульман] захочет совершить переезд, а у него станут некоторые из его верблюдов или его ­лошадей, или он нуждается в деньгах, то он оставляет ставших [животных] у своего друга-тюрка, берет его верблюдов, его лошадей и то, что ему нужно и отправляется. Когда он возвращается оттуда, куда направлялся, он возместит ему его деньги и возвратит ему его верблюдов и его лошадей. И точно так же, если проедет мимо тюрка человек, которого он не знает, [и] потом [вдруг] скажет ему: "Я твой гость, и я хочу получить часть твоих верблюдов, твоих лошадей и твоих дирхемов", – он вручит ему то, что он хочет.

Если же купец умрет в дороге, и караван будет возвращаться, то тюрок встретит их и скажет: "Где мой гость?" И если скажут: "Он умер", то он заставит караван разгрузиться. Потом он пойдет к самому знатному купцу, которого он среди них увидит, развяжет на его глазах его вещи, и возьмет из его дирхемов столько, сколько ему следует с того купца, ни на хаббу больше. И так же он возьмет лошадей и верблюдов и скажет: "Это твой двоюродный брат, и ты более всего обязан уплатить за него". А если он убежал, то он [тюрок] сделает то же самое и скажет ему [второму купцу]: "Это такой же мусульманин, как и ты, возьми же ты с него". А если этот мусульманин не даст согласия [возместить долг] за его гостя на большой дороге, то он [тюрок] спросит о его бегстве, где он находится, и если его направят к нему, то он проедет в поисках его расстояние [многих] дней пути, пока не прибудет к нему и не заберет у него того, что ему принадлежит, а также того, что он [иной раз] дарит ему.

Вот также обычай тюрка: если он приедет в Джурджанию, он спросит о своем госте и остановится у него, пока не отправится [обратно]. А в случае, если тюрок умрет у своего друга-мусульманина и [потом] проедет караван, в котором [находится] его друг, то они убьют его и скажут: "Ты убил его тем, что ты заключил [л.201а] его [в тюрьму]. Если бы ты не задержал его, то отчего бы он умер?" И точно так же, если он напоит его набизом, а он свалится со стены, – они убивают его [в возмездие] за него. А если его нет в караване, то они берут самого выдающегося, кто есть в нем, и убивают его.

Поступок педерастии [считается] у них очень важным [преступлением]. Действительно, некогда остановился в родовой группе Кюзеркина, – а это наместник царя тюрок, – некий человек из жителей Хорезма и оставался у своего хозяина некоторое время для покупки овец. У тюрка был безбородый сын, и хорезмиец не переставал ухаживать за ним и склонять его к себе, пока тот не подчинился его желанию. Пришел тюрок и нашел их обоих в соединении. Тогда тюрок подал об этом жалобу Кюзеркину. Итак, он сказал ему: "Собери тюрок". И он их собрал. Когда они собрались, он сказал тюрку: "Как ты хочешь, чтобы я судил, – по справедливости или лживо?" Он сказал: "По справедливости". Он сказал: "Приведи своего сына". Он привел его. Он сказал: "Следует, чтобы он и купец оба были убиты". Тюрок этим возмутился и сказал: "Я не выдам своего сына". Он же сказал: "Тогда купец даст выкуп за себя". Он это сделал и заплатил тюрку овцами за то, что он сделал с его сыном, заплатил Кюзеркину четыреста овец за то, что он снял с него [наказание], и уехал из страны тюрок.

Первый из их царей и главарей, кого мы встретили, [был] Йынал Младший. Он прежде принял [было] ислам. Но ему было сказано: "Если ты принял ислам, ты уже не главенствуешь над нами". Тогда он отказался от своего ислама. Когда же мы прибыли в то место, в котором он [находился], он сказал: "Я не допущу, чтобы вы прошли, так как это нечто такое, о чем мы совершенно не слыхали и не думали, что оно бывает". Тогда мы по­дольстились к нему с тем, чтобы он удовольствовался [получением] джурджанского хафтана стоимостью в десять дирхемов, куска [материи] пай-баф, лепешек хлеба, пригоршни изюма и ста орехов. Когда же мы вру­чили ему все это, он поклонился нам [до земли]. А это их правило, – если человек оказывает почет [другому] человеку, он кланяется ему в землю. Он сказал: "Если бы мои дома не были отдалены от дороги, я обязательно доставил бы вам овец и [дружеские] подарки". И он удалился от нас.

Мы отправились, и на следующий день нас встретил один человек из тюрок с презренной внешностью, оборванец, тощего вида, жалкий по существу. А на нас напал сильный дождь. Он же сказал: "Стойте! И караван остановился весь в целом, а именно около трех тысяч лошадей и пяти тысяч человек. Потом он сказал: "Ни один из вас не пройдет!" И мы остановились, повинуясь его приказанию. Мы сказали ему: "Мы друзья Кюзеркина". Он стал [л.201б] смеяться и говорит: "Кто такой Кюзеркин? Я испражняюсь на бороду Кюзеркина". Потом он сказал: "Паканд", что значит "хлеб" на языке Хорезма. Тогда я вручил ему лепешки хлеба. Он взял их и сказал: "Проезжайте, я смилостивился над вами".

Он сказал: Если заболеет из их числа человек, у которого есть рабыни и рабы, то они служат ему, и никто из его домочадцев не приближается к нему. Для него разбивают палатку в стороне от домов, и он остается в ней до тех пор, пока не умрет или не выздоровеет.

Если же он был рабом или бедняком, то они бросают его в дикой местности и отъезжают от него.

А если умрет человек из их [числа], то для него выроют большую яму в виде дома, возьмут его, наденут на него его куртку, его пояс, его лук… и положат в его руку деревянный кубок с набизом, оставят перед ним деревянный сосуд с набизом, принесут все, что он имеет, и положат с ним в этом доме. Потом посадят его в нем, и дом над ним покроют настилом и cделают над ним нечто вроде купола из глины. [Потом] возьмут его лошадей и в зависимости от их численности убьют из них сто голов, или двести голов, или одну голову и съедят их мясо, кроме головы, ног, кожи и хвоста. И, право же, они растягивают [все] это на деревянных сооружениях и говорят: "Это его лошади, на которых он поедет в рай". Если же он когда либо убил человека и был храбр, то [они] вырубят изображения из дерева по числу тех, кого он убил, поместят их на его могиле и скажут: "Вот его отроки, которые будут служить ему в раю". Иногда они пренебрегут убиением лошадей день или два. Тогда побуждает их какой-нибудь старик из числа их старейшин и говорит: "Я видел такого-то, то есть умершего, во сне, и он сказал мне: "Вот видишь, меня уже перегнали мои товарищи, и на моих ногах образовались язвы от следования за ними. Я не догнал их и остался один". И тогда (=И в этом случае) они берут его лошадей и убивают их и растягивают их на его могиле. И когда пройдет день или два, придет к ним тот старик и скажет: "Я видел такого-то, и он сказал: "Сообщи моим семейным и моим товарищам, что подлинно я уже догнал тех, которые ушли раньше меня, и что я нашел успокоение от усталости".

Он сказал: Все тюрки выщипывают свои бороды, кроме усов. Иногда я видел среди них дряхлого старика, который выщипал себе бороду и оставил немного от нее под подбородком, причем на нем [надета] шуба, так что, если человек после этого увидит его, обязательно примет его за козла.

[л.202а] Царя тюрок гуззов называют йабгу, и это – титул повелителя. И каждый, кто царствует над этим племенем, этим титулом называется. А заместителя его называют кюзеркин. И точно также каждый, кто заме­щает какого-либо их главаря, называется кюзеркин.

Потом, при нашем отъезде из области этих [тюрок] мы остановились у начальника их войска. Его зовут Этрэк сын Катагана. Он разбил для нас тюркские юрты и поселил нас в них. И вот у него челядь, и свита, и большие дома. Он пригнал к нам овец, и привели лошадей, чтобы мы закалывали овец и ездили бы верхом на лошадях. Он созвал своих домочадцев и сыновей своего дяди [по отцу] и убил для них множество овец. А мы еще раньше преподнесли ему подарок: одежды, изюм, орехи, перец и просо. Я видел его жену, которая раньше была женой его отца. Она взяла [немного] мяса и молока и кое-что [из того], что мы подарили ему, вышла из [пределов] "домов" в дикую местность, вырыла яму, погребла в ней то, что имела с собой, и произнесла [какие-то] слова. Я же сказал переводчику: "Что она говорит?" Он сказал: "Она говорит: "Это подарок для Катагана, отца Этрэка, который преподнесли ему арабы".

Когда же настала ночь, я и переводчик вошли к нему, в то время как он сидел в своей юрте. С нами было письмо к нему Назира ал-Харами, в котором он предлагает ему принять ислам и побуждает его к нему. [При этом] он послал ему [в дар] пятьдесят динаров, среди которых [было] много динаров мусаййабских, три мискаля мускуса, красные кожи, две мервские одежды, из которых мы скроили для него две куртки, сапоги из красной кожи, одежду из парчи и пять шелковых одежд. Итак, мы вручили ему подарок и вручили [также] его жене покрывало и перстень. Я прочитал ему письмо, а он сказал переводчику: "Я не скажу вам ничего, пока вы не возвратитесь, и [тогда] напишу государю о том, что я решу". Он снял парчевую одежду, бывшую на нем, чтобы надеть упомянутые нами почетные подарки. И я увидел бывшую под ней куртку, -она распалась [лохмотьями] от грязи, так как правила их [таковы], что никто не снимает прилегающую к телу одежду, пока она не рассыпется на куски. И вот он выщипал всю свою бороду и свои усы и остался как евнух.

Я видел, как тюрки рассказывали, что он у них самый ловкий наездник. И действительно, однажды, в то время как он сопровождал нас на своем коне, вдруг мимо пролетела гусыня. Он натянул лук, погнал под нее своего коня, потом он выстрелил в нее, и вот уже сбил ее вниз.

В один из дней он послал за непосредственно ему подчиненными предводителями, а они следующие: Тархан, Й(ы=и)нал… и Баглыз. И был [л.203б] Тархан самый знатный из них и самый выдающийся из них, и был он хромой, слепой, сухорукий. Итак, он сказал им: "Подлинно, вот это послы царя арабов к моему зятю Алмушу сыну Шилки, и не подобает мне, чтобы я отпустил их иначе, как после совета с вами". Тогда Тархан сказал: "Это нечто такое, чего мы совершенно не видали и о чем не слыхали, и мимо нас [никогда] не проходил посол какого-либо государя с тех пор, как существуем мы и отцы наши. Я думаю, что не иначе, как [этот] государь [халиф] устраивает хитрость и направляет этих [людей] к хазарам, чтобы поднять их войной против нас. И лучше всего разрезать этих послов каждого пополам, а мы заберем то, что с ними имеется. И сказал другой из них: "Нет! Но возьмем то, что с ними, и оставим их голыми, чтобы они возвратились [туда], откуда прибыли". И сказал [еще] другой: "Нет! Но у царя хазар есть наши пленные. Так пошлем же вот этих, чтобы выкупить ими тех". И они не переставали спорить между собой об этих вещах семь дней, в то время как мы находились в смертельном положении, пока они не сошлись на том мнении, что они отпустят нас в дорогу, и мы проследуем [дальше]. Мы же преподнесли Тархану мервский хафтан и два куска [материи] пай-баф, а его товарищам [каждому] по куртке, а также Й(ы=и)налу. Мы вручили им [также] перец, просо и лепешки хлеба, и они удалились от нас.

Мы отправились [в путь, пока не прибыли к реке Йаганды. Люди вытащили свои дорожные мешки, – а они [сделаны] из кож верблюдов, – и расстелили их. Взяли самок тюркских верблюдов, так как они круглы, и поставили их внутрь мешков, чтобы [мешки] растянулись. Потом они наложили их одеждами и вещами, и когда они наполнились, то в каждый дорожный мешок села группа [человек] в пять, шесть, четыре, – меньше или больше. Они берут в руки шесты из хаданга и используют их как весла, непрерывно гребя, а вода несет их [дорожные мешки] и они вертятся, пока мы не переправимся. Что же касается лошадей и верблюдов, то на них кричат, и они переправляются вплавь. Необходимо, прежде чем переправится какая-либо часть каравана, переправить отряд бойцов, имеющих оружие, чтобы они служили авангардом для людей. [Это] из боязни башкир, что они нападут врасплох на людей, когда они будут переправляться.

Итак, мы переправились через Йаганды описанным нами способом. Потом, после этого мы переправились через реку, называемую Джам, также в дорожных мешках, потом мы переправились через Джахыш, потом Узил, потом "Эрдэн", потом "Варыш", потом Анхаты, потом "Вабна", а это все большие реки.

Потом, после этого мы прибыли к печенегам. И вот они остановились у воды, похожей на настоящее море. Они – темные брюнеты [л.203а] с совершенно бритыми бородами, бедны в противоположность гуззам. Ведь я видел среди гуззов таких, которые владели десятью тысячами лошадей и ста тысячами голов овец. По большей части овцы пасутся на том, что [имеется] в снегу, выбивая копытами и разыскивая сухую траву. А если они не найдут ее, то грызут снег и до крайности жиреют. Курдюки этих овец волочатся по земле. А когда бывает лето, и они едят траву, [то] худеют.

Мы остановились у печенегов на один день.

Потом мы отправились и сделали остановку у реки Джай, а это самая большая река, какую мы [только] видели, самая огромная и с самым сильным течением. И действительно, я видел дорожный мешок, который перевернулся в ней, и те, кто был в нем, потонули. И [вообще] погибло много человек из числа [наших людей и потонуло [некоторое] количество верблюдов и лошадей. Мы переправились через нее только с трудом.

Потом мы ехали [много] дней и переправились через реку Джаха, потом после нее через реку Ирхиз, потом через Бачаг, потом через Самур, потом через Кинал, потом через реку Сух, потом через реку Кюнджюлю и попали в страну народа из [числа] тюрок, называемого башкиры. Мы остерегались их с величайшей осторожностью, потому что это худшие из тюрок, самые грязные из них и более других посягающие на убийство. Встречает человек человека, отделяет его голову, берет ее [с собой], а его [самого] оставляет.

Они бреют свои бороды и едят вшей. [Вот] один из них тщательно исследует швы своей куртки и разгрызает вшей своими зубами. Право же, был с нами один человек из их числа, уже принявший ислам и служивший у нас. Однажды я видел, как он поймал вошь в своей одежде, он раздавил ее своими ногтями, потом слизнул ее и сказал, когда увидел меня: "Прекрасно".

Каждый из них вырубает палочку величиной с фалл и вешает ее на себя. И если он захочет отправиться в путешествие или встретит врага, то целует ее, поклоняется ей и говорит: "О господи, сделай для меня то-то и то-то". Я сказал переводчику: "Спроси кого-либо из них, какое у них оправдание этому [действию] и почему он сделал это своим господом?" Он [спрошенный] сказал: "Потому что я вышел из подобного этому и не знаю относительно самого себя иного создателя, кроме этого".

Кое-кто из них говорит, будто бы у него двенадцать господов: "у зимы господь, у лета господь, у дождя господь, у ветра господь, у деревьев господь, у людей господь, у лошадей господь, у воды господь, у ночи господь, у дня господь, у смерти господь, у земли господь, а господь, который на небе, самый большой из них. Однако он объединяется с теми в согласии, и каждый из них одобряет то, что делает его сотоварищ". Наш господь превыше того, что говорят нечестивые, возвышенным величием.

Мы видели, как [одна] группа из них поклоняется змеям, [другая] группа поклоняется рыбам, [еще одна] группа поклоняется [л.203б] журавлям. Мне сообщили, что они [когда-то] вели войну с [какими-то] людьми из числа своих врагов, причем они [враги] обратили их в бегство, и что журавли закричали позади них [врагов], так что они испугались и сами обратились в бегство, после того, как обратили в бегство [этих башкир]. Поэтому они [эти башкиры] стали поклоняться журавлям и говорить: "Эти [журавли] наш господь, так как он обратил в бегство наших врагов". За это они им и поклоняются.

Он сказал [И мы] уехали из страны этих [людей] и переправились через реку Джарамсан, потом через реку Уран, потом через реку Урам, потом через реку Байнах, потом через реку Ватыг, потом через реку Мийасна, потом через реку Джавшыз. Расстояние от реки до реки, о которых мы упомянули, – два дня, или три, или четыре, менее этого или более. Когда же мы были от царя «славян=сакалиба», к которому мы направлялись, на расстоянии дня и ночи пути, он послал для нашей встречи четырех царей, находящихся под его властью, своих братьев и своих сыновей. Они встретили нас, неся с собой хлеб, мясо, просо, и поехали вместе с нами. Когда же мы были от него на [расстоянии] двух фарсахов, он встретил нас сам, и когда он увидел нас, он сошел [с лошади] и пал ниц, поклоняясь с благодарением Аллаху, великому, могучему. В рукаве у него были дирхемы, и он рассыпал их на нас. Он поставил для нас юрты, и мы поселились в них. Наше прибытие к нему было в воскресенье, когда прошло двенадцать ночей [месяца] мухаррама триста десятого года5 . И было расстояние от Джурджании до его страны семьдесят дней [пути] …

Итак, мы оставались воскресенье, понедельник, вторник и среду в юртах, которые были разбиты для нас, пока собрались цари его земли, предводители и жители его страны, чтобы услышать чтение письма [халифа]. Когда же наступил четверг и они собрались, мы развернули два знамени, которые были с нами, оседлали лошадь присланным ему [в подарок] седлом, одели его в савад и надели на него тюрбан. Тогда я вынул письмо халифа и сказал ему: «Не подобает, чтобы мы сидели, когда читается это письмо». И он встал на ноги, -он сам и присутствовавшие знатные лица из жителей его государства, а он человек очень толстый и пузатый. Я начал и прочитал начало письма и, когда я дошел до слов: «Мир тебе, и воистину я прославляю, [обращаясь] к тебе, Аллаха, кроме которого нет иного бога», – я сказал ему: «Ответь пожеланием мира повелителю правоверных». И он ответил, и они ответили все вместе.

Переводчик не переставал переводить для нас [т.е. наше чтение] буква в букву. Когда же мы кончили его чтение, то они возгласили «Велик Аллах!» таким возгласом, от которого затряслась земля. Потом я прочитал письмо везира Хамида ибн ал-'Аббаса, в то время как он стоял. Потом я пригласил его сесть, и во время чтения письма Назира ал-Харами он сидел. Когда же [л.204а] я окончил его [чтение], спутники его рассыпали на него многочисленные дирхемы. Потом я вынул подарки [состоявшие] из благовоний, одежд, жемчуга, для него и для его жены, ия не переставал представлять ему и ей одну вещь за другой, пока мы не покончили с этим. Потом я облек его жену [в почетный халат] в присутствии людей, в то время как она сидела рядом с ним, -таков их закон и обычай. Когда же я облек ее [в почетный халат], женщины рассыпали на нее дирхемы, и мы удалились.

По прошествии какого-нибудь часа он прислал за нами, и мы вошли к нему, в то время как он [находился] в своей палатке. Цари [сидели] с правой его стороны, а нас он пригласил сесть слева от него, в то время как сыновья его сидели перед ним, а он один [сидел] на троне, покрытом византийской парчей. Он велел принести стол [с яствами], и он был подан ему. На нем было одно только жареное мясо. Итак, он начал, – взял нож, отрезал кусочек и съел его, и второй, и третий. Потом он отрезал кусок и дал его Сутану послу.

5. 12 мая 922 года года (день прибытия).

Когда же он его получил, ему был принесен маленький стол и поставлен перед ним. И таково правило, что никто не протягивает своей руки к еде, пока царь не вручит ему кусочек. И тотчас, как толь­ко он его получит, то уже принесен ему стол.

Потом он вручил [мясо] мне, и принесен был мне стол. Потом он отрезал кусок и вручил его царю, который был справа от него, и ему был принесен стол, потом вручил второму царю, и ему был принесен стол…, потом вручил четвертому царю, и ему принесли стол, потом вручил своим сыновьям, и им принесли столы, и таким образом [это продолжалось], пока каждому из тех, кто был перед ним, не был принесен стол, и мы ели каж­дый со своего стола, не будучи сотоварищем по столу с кем-либо другим, и кроме него никто не брал с его стола ничего. Когда же он кончал с едой, то каждый из нас оставшееся на своем столе уносил в свое жилище. Когда мы поели, он велел принести напиток из меда, который они называют суджув [изготовления] того же дня и той же ночи. Итак, он выпил кубок. Потом он встал во весь рост и сказал: «Это мое веселие о моем господине, повелителе правоверных, да продли Аллах его пребывание [в этом мире]». И так как он встал, то встали и четыре царя, и его сыновья, и встали мы также, пока он делал это три раза. Потом мы удалились от него.

На его мин(м)баре еще до моего прибытия уже провозглашали от его имени хутбу: «О Аллах! Сохрани [в благополучии] царя йылтывара, царя булгар!» Я же сказал ему: «Воистину, царь – это Аллах, и на минбаре этим титулом не называется никто, кроме него, великого и могучего. Вот господин твой, повелитель правоверных, для собственной своей особы довольствуется тем, что на его минбарах на востоке и на западе провозглашают: «О Аллах! Сохрани [в благополучии] раба твоего и наместника твоего Джа'фара, имама ал-Муктадира-би-ллаха, повелителя правоверных!». И таким же образом [делали] бывшие до него [л.204,] предки его халифы. И сказал Пророк, да благословит его Аллах и да спасет: «Не восхваляйте меня без меры, как восхвалили христиане Иисуса сына Марии, – ведь, право же, я раб Аллаха и по­сланник его».

Он же сказал мне: «Как же подобает, чтобы провозглашали от моего имени хутбу?» Я сказал: «Посредством упоминания твоего имени и имени твоего отца». Он сказал: «Но ведь отец мой был неверным, и я не хочу упоминать его имени на минбаре; и я также [был неверным], – и я не хочу, чтобы упоминалось мое имя, так как тот, кто дал мне имя, был неверным. Однако, как имя моего господина, повелителя правоверных?» Я сказал: «Джа'фар». Он сказал: «Подобает ли, чтобы я назвался его именем?» Я сказал: «Да». Он сказал: «[Итак], я уже дал себе имя Джа'фар, а имя своему отцу 'Абдаллах, так что дай распоряжение об этом хатибу». Я сделал это, и он [хатиб] стал провозглашать от его имени хутбу: «О Аллах! Сохрани [в благополучии] раба твоего Джа'фара ибн 'Абдаллаха, повелителя [эмира] булгар, мавла повелителя правоверных».

Когда прошло три дня после прочтения письма и вручения подарков, он прислал за мной. До него дошло дело о четырех тысячах динаров и какова была хитрость Христианина в [отношении] их задержки. Сообщение о них было и в письме. Итак, когда я вошел к нему, он пригласил меня сесть, и я сел, а он бросил мне письмо повелителя правоверных и сказал: «Кто привез это письмо?» Я сказал: «Я». Потом он бросил мне письмо везира и сказал: «А это тоже?» Я сказал: «Я». Он сказал: «А деньги, упомянутые в них обоих, что [с ними] сделано?» Я сказал: «Трудно было их собрать, время было стеснено, мы боялись упустить [возможность] въезда [на север], так что мы оставили [их], чтобы они догнали нас». Тогда он сказал: «Подлинно, приехали вы все, и то, что на вас истратил мой господин, он истратил для того, чтобы привезти [мне] эти деньги, чтобы я построил на них крепость, которая защитила бы меня от иудеев, поработивших меня. Что же касается подарка, то мой отрок [и сам] мог бы прекрасно доставить его». Я сказал: «Это совершенно верно, но только, право же, мы приложили все старания».

Тогда он сказал переводчику: «Скажи ему: «Я не признаю этих [людей]. Подлинно, я признаю [только] тебя одного, и это потому, что эти люди не арабы. И если бы знал наставник [халиф], – да поможет ему Аллах, – что они возвестят [мне] то, что ты возвестил, он не послал бы тебя, чтобы ты сохранил [его поручения] для меня: прочел бы [его] письмо ко мне и выслушал бы мой ответ. И я не потребую ни одного дирхема ни у кого, кроме как у тебя, так что отдавай деньги, и это самое лучшее для тебя». Итак, я ушел от лица его перепуганный, удрученный. У этого человека был [внушительный] вид и величавость, [был] он толстый, широкий, как будто бы он говорил из большого кувшина. Итак, я вышел от него, собрал своих спутников [л.205а] и сообщил им, что произошло между ним и мною. Ия сказал им: «От этого я [вас] предостерегал».

Его муэззин, призывая к молитве, провозглашал икаму дважды. Я сказал ему: «Право же, господин твой, повелитель правоверных, у себя провозглашает икаму один раз». Тогда он сказал муэззину: «Прими [к исполнению] то, что он говорит тебе, и не противоречь ему». Итак, муэззин держался этого [много] дней, пока он допрашивал меня относительно денег и препирался со мной о них, а я приводил его в отчаяние относительно этого и оправдывался в этом [деле]. Когда же он потерял надежду относительно этого, он дал распоряжение муэззину, чтобы он удваивал икаму, и он сделал это. А он [царь] хотел использовать это как средство, чтобы вступить со мной в диспут.

Итак, когда я услышал, что он удваивает икаму, я запретил ему и закричал на него. Царь узнал об этом, велел придти мне и велел придти моим спутникам. Когда же мы собрались, он сказал переводчику: «Скажи ему, – то есть мне: «Что ты скажешь о двух муэззинах, из которых один провозгласил [икаму] один раз, а другой дважды, а потом каждый из них молился с народом, – допустима ли эта молитва или же нет?». Я сказал: «Молитва допустима». Тогда он сказал: «С разногласием ли [муджтахидов по данному вопросу] или с [их] общего согласия?» Я сказал: «С общего согласия». Он сказал: «Скажи ему: «Что ты скажешь о человеке, который вручил неким людям деньги [предназначенные] для людей неимущих, осажденных, порабощенных, а те обманули его?» Я сказал: «Это недопустимо и те люди скверные». Он сказал: «С разногласием или с общего согласия?» Я сказал: «С общего согласия». Тогда он сказал переводчику: «Скажи ему: «Знаешь ли ты, – если бы халиф, – да продлит Аллах его пребывание [в этом мире],

– послал ко мне войско, то одолел ли бы он меня?» Я сказал: «Нет». Он сказал: «А эмир Хорасана?» Я сказал: «Нет». Он сказал: «Это не вследствие ли отдаленности расстояния и многочисленности между нами племен неверных?». Я сказал: «Да».

Он сказал: «Скажи ему: «Итак, клянусь Аллахом, воистину, в моем отдаленном местопребывании, в котором ты меня видишь, подлинно я боюсь своего господина, повелителя правоверных. А именно я боюсь, что до него дойдет обо мне что-либо такое, что вызовет его отвращение, и он проклянет меня, и я погибну в моем местопребывании, в то время как он [будет оставаться] в своем государстве, и между мною и им будут прости­раться обширные страны. А вы, которые едите его хлеб, носите его одежду, во всякое время видите его, вы обманули его в отношении размера [той] посылки, с которой он отправил вас ко мне, к людям неимущим, вы обманули мусульман, – я не приму от вас [руководства] в деле своей веры, пока не придет ко мне такой [человек], который будет искренен в том, что он говорит. И если придет ко мне такого рода человек, то я приму от него [руководство]». Так он зажал нам рот, мы не дали никакого ответа и удалились от него.

Он сказал: «После этого разговора он стал оказывать мне [особое] предпочтение, стал приближать меня к себе, удалять моих спутников и называть меня «Абу Бакр Правдивый». [л.205б] Я видел в его стране столько удивительных вещей, что я их не перечту из-за их множества, как, например, то, что в первую [же] ночь, которую мы переночевали в его стране, я увидел, как перед [окончательным] исчезновением [света] солнца в обычный час [молитвы] небесный горизонт сильно покраснел. И я услышал [высоко] в воздухе громкие звуки и сильный гомон. Тогда я поднял голову, и вот недалеко от меня облако, красное, подобное огню, и вот этот гомон и эти звуки [исходят] от него. И вот в нем подобия людей и лошадей, и вот в руках отдаленных находящихся в нем фигур, похожих на людей, луки, стрелы, копья и обнаженные мечи. И они представлялись мне то совершенно ясными, то лишь кажущимися. И вот рядом другой, подобный им, черный отряд, в котором я увидел также мужей, лошадей и оружие. И начал этот отряд нападать на тот отряд, как нападает эскадрон на эскадрон. Мы же испугались этого и начали просить и молить, а они [жители страны] смеются над нами и удивляются тому, что мы делаем.

Он сказал: Мы [долго] смотрели на отряд, нападающий на отряд. Оба они смешивались вместе на некоторое время, потом оба разделялись, и таким образом это явление продолжалось некоторую часть ночи. Потом оно скрылось от нас. Мы спросили об этом царя, и он сообщил, что деды его говаривали, что эти [всадники] принадлежат к верным и неверным джиннам. Они сражаются каждый вечер и, подлинно, с тех пор, как они существуют [на свете], ни одной ночи они не бывают отсутствующими в этом [сражении]. «И мы всегда это таким образом видели».

Он сказал: Вошел я и бывший у царя портной из жителей Багдада, [случайно] попавший в эту область, в мою юрту, чтобы поговорить между собой. Итак, мы поговорили столько, сколько нужно, чтобы прочитать менее половины седьмой части [Корана]. При этом мы ожидали ночного азана. Но вот и азан. Итак, мы вышли из юрты, а заря уже появилась. Тогда я сказал муэззину: «Какой азан ты провозгласил?» Он сказал: «Азан рассвета». Я сказал: «А ночной последний?» Он сказал: «Мы читаем его молитву вместе с [азаном] при заходе солнца». Я сказал: «А ночью?» Он сказал: «Как видишь! Она была еще более короткой, чем эта, но только теперь она уже прибавилась в длине». Он сообщил, что уже месяц, как не спит ночью, боясь, чтобы не упустить утреннюю молитву, и это потому, что, [если] человек ставит котелок на огонь во время [молитвы] захода солнца, а потом читает утреннюю молитву, то для него [котелка] не приходит время закипеть.

Он сказал: Я видел, что день у них очень длинный, а именно, в продолжение некоторой части года он длинен, а ночь коротка, потом ночь длинна, а день короток. Итак, когда наступила вторая ночь, я сел вне юрты и наблюдал небо, и я увидел на нем [л.206а] только небольшое число звезд, думаю, что около пятнадцати рассеянных звезд. И вот красная заря, которая бывает перед ночной [молитвой], ни в коем случае не исчезает [окончательно], и вот ночь с [настолько] малой темнотой, что в ней человек узнает человека на большем [расстоянии], чем выстрел стрелы.

Он сказал: Я видел, что луна не достигает середины неба, но восходит на его краях на какой-нибудь час, – потом появляется заря и луна скрывается.

Царь рассказал мне, что за его страной, на расстоянии трех месяцев пути, есть народ, называемый вису. Ночь у них менее часа.

Он сказал: Я видел, что в этой стране во время восхода солнца все имеет красный цвет, как-то земля, горы и все, на что смотрит человек. И восходит солнце, по величине подобное облаку, и краснота остается такой, пока [солнце] не достигнет высшей точки на небе.

Жители этой страны мне сообщили, что, подлинно, «когда бывает зима, то ночь делается по длине такой же, как [летний] день, а день делается таким коротким, как ночь, так что, право же, если кто-либо из нас выходит к месту, называемому Атыл, – а между нами и им расстояние пути менее фарсаха, – во время появления [утренней] зари, то он достигает его ко времени полного наступления ночи, когда появляются все звезды настолько, что покроют все небо».

И мы [посольство] не покинули [этой] страны, пока ночи не удлинились, а дни не сократились.

Я видел, что они считают очень хорошим предзнаменованием для себя завывание собак, радуются ему и говорят о годе изобилия, благословения и благополучия.

Я видел, что змей у них такое множество, что вот на ветке дерева, право же, [иной раз] накрутится десяток их и более. Они [жители] не убивают их, и они им не вредят. Право же, как-то я увидел в одном месте длинное дерево, длина которого [была] более ста локтей. Оно уже упало. И вот ствол его огромный чрезвычайно. Я остановился, глядя на него, и вдруг оно задвигалось. Это меня устрашило. Я посмотрел на него внимательно, и вот на нем змея, близкая к нему по толщине и длине. Когда же она увидела меня, она опустилась с него и скрылась между деревьями. Я же пришел испуганный и рассказал [об этом] царю и [тем], кто был у него на приеме. Они же не придали этому значения, а он сказал: «Не беспокойся, она не сделает тебе вреда».

[Однажды] мы остановились вместе с царем на одной остановке. И вошел я, мои спутники – Текин, Сусан и Барис – и [бывший] с нами человек из свиты царя [в пространство] между деревьями. И вот он показал нам маленький стебель, зеленый, по тонкости подобный веретену, при большей длине, и на нем [он показал нам] зеленые отростки. На конце [каждого] такого разветвления [был] широкий лист, распростертый на земле, [причем] на ней [же] разостлано нечто вроде [плотно прилегающего к ней] растения. Среди них [листьев] [находились] ягоды. Кто их ест, не сомневается, что это [л.206б] гранат имлиси. Итак, мы поели их и убедились, что они [доставляют] большое удовольствие, так что мы не переставали их искать и есть.

Я видел у них яблоки, отличающиеся большой зеленью и еще большей кислотой, подобной винному уксусу, которые едят девушки и соответственно этому [их] называют.

Я не видел в их стране чего-либо в большем количестве, чем деревьев орешника. Право же, я видел из него [такие] леса, что [каждый] лес имел сорок фарсахов в длину, при такой же ширине.

Он сказал: Я видел у них деревья, не знаю, что это такое: чрезвычайно длинные, ствол их лишен листьев, макушки подобны макушкам пальм, имеющим тонкие ваи, но только эти [ваи] сходящиеся. Они берутся за из­вестное им место ствола этого дерева, пробуравливают его и подставляют под него сосуд, в который из этого отверстия течет жидкость, более приятная, чем мед. Если человек много ее выпьет, она опьянит его, как опьяняет вино и [даже] более.

Пища их – просо и мясо лошади, но и пшеница и ячмень [у них] в большом количестве, и каждый, кто что-либо посеял, берет это для самого себя. У царя нет на это никакого права, кроме лишь того, что они платят ему в каждом году от каждого дома шкуру соболя. А когда он отправляет отряд в набег на какую-то страну, и тот захватывает добычу, то ему полагается доля вместе с ними. И каждый, кто устраивает свадьбу или званый пир, то должен дать дар со стола в соответствии с размером угощения и «сахрадж» медового набиза и [некоторое количество] скверной пшеницы. Так как земля их черная вонючая, а у них нет мест, куда бы они складывали пшеницу, то они выкапывают в земле ямы и складывают в них пшеницу, так что проходит для нее лишь немного дней, как она портится, воняет [гнилью] и ею нельзя пользоваться.

У них совершенно нет ни оливкового масла, ни масла сезама, ни животного жира, и, право же, они употребляют вместо этих жиров рыбий жир, и все, что они с ним употребляют, бывает вонюче [от жира], и они [сами] из-за этого бывают вонючи [от жира].

Они делают из ячменя похлебку, которую хлебают девушки и отроки. А иногда варят ячмень с мясом, причем господа едят мясо, и кормят девушек ячменем. Но если [это мясо] бывает голова козла, то [девушки] получают [возможность] поесть мяса.

Все они носят шапки. Когда царь едет верхом, он едет один, без отрока, и с ним нет никого. Итак, когда он проезжает по базару, никто не остается сидящим, – [каждый] снимает с головы свою шапку и кладет ее себе подмышку. [л.207а] Когда же он проедет мимо них, то они опять надевают свои шапки себе на головы. И точно так же все, кто входит к царю, мал и велик, включительно до его сыновей и братьев, лишь только посмотрят на него, как тотчас снимают свои шапки и кладут их себе подмышку. Потом [они] кивают головами в сторону царя, приседают, потом остаются стоять, пока он не пригласит их сесть, причем каждый, кто сидит перед ним, право же, видит, стоя на коленях, и не вынимает своей шапки и не показывает ее, пока не выйдет от него, надевая ее [только] в это время.

Все они [живут] в юртах, с той только разницей, что юрта царя очень большая, вмещающая тысячу душ и более, устланная армянскими коврами. У него в середине ее трон, покрытый византийской парчей.

Одно из их правил [таково], что если у сына [какого-либо] человека родится ребенок, то его берет [к себе] его дед, прежде его отца, и говорит: «Я имею большее право, чем его отец, на его воспитание, пока он не сде­лается [взрослым] мужем».

И если умирает из их числа человек, то ему наследует его брат, прежде его сыновей. Итак, я наставил царя, что это не дозволено, и наставил его, каковы [«правильные»] законы наследования, пока он их не уразумел.

Я не видал [нигде] большего количества молний, чем в их стране. Если молния ударит в дом, то они не приближаются к нему и оставляют его таким, каким он есть, и [также] все, что в нем [находится], – человека и имущество и все прочее, – пока не уничтожит его время. И они говорят: «Это дом [тех], на которых лежит гнев».

И если один человек из них убьет другого человека намеренно, они казнят его [в возмездие] за него. Если же он убьет его нечаянно, то делают для него ящик из дерева халанджа), кладут его внутрь [этого ящика], зако­лачивают его над ним [гвоздями] и кладут вместе с ним три лепешки и кружку с водой. Они водружают для него три бревна, наподобие палок верблюжьего седла, подвешивают его между ними и говорят: «Мы поме­щаем его между небом и землей, чтобы постигло его [действие] дождя и солнца. Авось Аллах смилостивится над ним». И он остается подвешенным, пока не износит его время и не развеют его ветры.

И если они увидят человека, обладающего подвижностью и знанием вещей, они говорят: «Этот более всего достоин служить нашему господу». Итак, они берут его, кладут ему на шею веревку и вешают его на дерево, пока он не распадется на куски. Право же, переводчик царя рассказал мне, что некий синдиец попал в эту страну и оставался у царя короткое время, служа ему. И был он ловок, понятлив. И вот одна группа [людей] из их числа захотела отправиться по своим торговым делам. [л.207б] А этот синдиец попросил разрешения царя отправиться вместе с ними. Он же [царь] запретил ему это. А он [синдиец] настаивал [на этом] перед ним, пока он не разрешил ему. Итак, он отправился вместе с ними на корабле. И вот, они увидели, что он подвижен, сметлив, сговорились между собой и сказали: «Этот [человек] превосходен для служения нашему господу, так отправим же его к нему». Они следовали на своем пути мимо леса. Итак, они вывели его к нему, наложили на его шею веревку, привязали его на вершине высокого дерева, оставили его и отправились дальше.

Если они едут в дороге и один из них захочет помочиться и помочится, имея при себе оружие, то его обберут, – возьмут его оружие, его одежды и все, что с ним имеется. Это их правило. А кто сложит с себя оружие, положит его в сторону и [тогда] помочится, то они не препятствуют ему.

Мужчины и женщины спускаются к реке и моются вместе голые, не закрываются друг от друга и не совершают прелюбодеяния никоим образом и никаким способом. А кто из них совершит прелюбодеяние, кто бы он ни был, то заколотят для него четыре кола, привяжут к ним обе его руки и обе ноги и рассекут [его] топором от затылка до обоих его бедер. И таким же образом они поступают и с женщиной. Потом каждый кусок его и ее вешается на дерево. Я не переставал прилагать старания, чтобы женщины закрывались от мужчин при купании, но это мне не удалось.

И они убивают вора так же, как убивают прелюбодея.

В их лесах много меда в жилищах пчел, которые они знают и отправляются [к ним] для сбора этого [меда]. Иногда же на них нападают люди из числа их врагов и убивают их.

У них много купцов, которые отправляются в землю тюрок и привозят овец, и в страну, называемую Вису, и привозят соболей и черных лисиц.

Мы видели у них домочадцев [одной семьи] в количестве пяти тысяч душ женщин и мужчин, уже всех принявших ислам. Все они известны [под названием] Баранджар. Для них построили мечеть из дерева, в которой они молятся. Они не умеют читать [молитв], так что я научил [одну] группу [из них] тому, как [какими словами] молятся.

Право же, раз под моим руководством принял ислам человек по имени Талут, и я назвал его 'Абдаллахом. Он же сказал: "Я хочу, чтобы ты назвал меня твоим [собственным] именем Мухаммад". Я это сделал. И приняли ислам его жена, его мать и его дети, и всех их стали называть Мухаммадом. Я научил его [сурам] "Хвала Аллаху" и "Скажи: он Аллах един". И радость его от [знания] этих двух сур была большей, чем его радость [в случае], если бы он сделался царем "славян=сакалиба".

Когда мы прибыли [л.208а] к царю, мы нашли его остановившимся у воды, называемой Хеллече, а это три озера, из которых два больших и одно маленькое. Однако из всех их нет ни одного, в котором дно было бы достижимо. Между этим местом и [их] огромной рекой текущей в страну хазар, называемой рекой Атыл, [расстояние] около фарсаха. На этой реке [находится] место рынка, который бывает бойким в каждое половодье. На нем продаются многочисленные ценные вещи.

Когда-то Текин рассказал мне, что в стране царя [есть] один человек чрезвычайно огромного телосложения. Итак, когда я прибыл в эту страну, я спросил о нем у царя. Он же сказал: "Да, он [раньше] был в нашей стране и умер. Он не был из жителей этой страны, да также и [вообще] не из числа [обыкновенных] людей. История же его такова: Люди из числа купцов вышли к реке Атыл, как они [обыкновенно] выходят. А эта река поднялась, и вода ее выступила из берегов. И однажды, еще не успел я об этом узнать, как уже явилась ко мне толпа купцов, которые сказали: "О царь! На воде приплыл человек, – если он из народа, близкого к нам, то нет для нас возможности жить в этих местах, и нам ничего другого не останется, как переселиться". Итак, я поехал верхом вместе с ними, пока не прибыл к реке. И вот передо мной этот человек, и вот в нем двенадцать локтей, меряя моими "локтями", голова у него, как самый большой из котлов, нос более четверти, глаза огромны, а пальцы -каждый больше четверти. Случай с ним привел меня в ужас, и овладел мною такой же страх, как и теми людьми. И начали мы говорить с ним, а он не говорил нам [ничего], только смотрел на нас. Я доставил его в свое местопребывание и написал жителям страны Вису, – а они от нас на [расстоянии] трех месяцев [пути], – спрашивая их о нем.

Они же написали мне, извещая меня, что этот человек из числа йаджудж и маджудж: "Они от нас [на расстоянии] трех месяцев [пути]. Нас и их разъединяет море, так как они [живут] на [том?] его берегу. Они подобны [диким] скотам, нагие, босые, [как скот] совокупляются друг с другом. Аллах могучий и великий выводит для них каждый день из моря [одну] рыбу, и каждый из них приходит, имея при себе нож, и отрезывает себе от нее столько, сколько достаточно для него и достаточно для его семьи. Если же он возьмет сверх того [количества], которое их удовлетворяет, то у него заболит живот и у его семьи тоже заболят животы, а иногда он умрет, и умрут они все. Когда же они возьмут от нее [рыбы] то, что им нужно, она повернется и погрузится в море. Итак, они изо дня в день [живут] таким образом. [Лежащее] между нами и ими море [находится у них] с одной стороны [л.208б], а горы окружают их с других сторон. Преграда [также] отделила их от ворот [ед.ч.], из которых они обычно выходили. Когда же Аллах могучий и великий захочет вывести их в обитаемые земли, то он произведет для них раскрытие Преграды, море уйдет в землю, и прекратятся для них рыбы".

Он сказал: Тогда я спросил его [царя] об [этом] человеке, и он сказал: "Он оставался у меня некоторое время. И бывало, как взглянет на него мальчик, так и умрет, и беременная [взглянет] и выбросит свой плод. И бывало, если он овладеет человеком, то сжимает его обеими руками, пока не убьет его. Когда же я увидел это, я повесил его на высоком дереве посредством крепкой цепи, пока он не умер. Если ты хочешь посмотреть на его кости и его голову, то я отправлюсь с тобой, чтобы ты посмотрел на них". Я же сказал: "Клянусь Аллахом, я очень хочу этого". Итак, он поехал со мной верхом в большой лес, в котором были огромные деревья. Он привел меня к большому дереву… и голова его под ним. И я увидел, что голова его подобна большой кадке, и вот ребра его подобны самым большим сухим плодовым веткам пальм, и в таком же роде кости его голеней и обе его локтевые кости. Я изумился этому и удалился.

Он сказал: И отъехал царь от воды, называемой Хеллече к реке под названием Джавшыр и оставался около нее два месяца. Кроме того, он захотел, чтобы произошла перекочевка [племен], и послал за народом, назы­ваемым суваз, приказывая им перекочевать вместе с ним. [Они] же отказали ему. И [они] разделились на две партии. Одна партия -с [разным] отребьем, и над ними [еще раньше] провозгласил себя [самозванным царем [князем] [некто] по имени Выры. И послал к ним царь [булгар] и сказал: "Воистину, Аллах могучий и великий даровал мне ислам и верховную власть повелителя правоверных, ия -раб его [Аллаха], и это – дело, которое он возложил на меня, и кто будет мне противиться, того я поражу мечом. – Другая же партия была вместе с царем [князем] из [кочевого] племени, которого называли царем [племени] эскэл. Он был у него в повино­вении, хотя еще не принял ислама. – Когда же он [царь] послал им [первой партии] это послание, то [они] испугались его намерения, и все вместе поехали совместно с ним к реке Джавшыр.

Эта река небольшой ширины, – ширина ее пять локтей. Вода ее [доходит] до пупа, а местами до ключицы, а наибольшая ее [глубина] в рост [человека]. Вокруг нее деревья, причем многие из этих деревьев – хаданги и другие. Недалеко от нее обширная дикая местность, о которой рассказывают, что в ней [есть] животное, по величине меньше, чем верблюд, но больше быка. Голова его – голова верблюда, а хвост его – хвост быка, [л.209а] тело его – тело мула, копыта его подобны копытам быка. У него посреди головы один толстый круглый рог. По мере того как он возвышается [приближается к кончику], он становится все тоньше, пока не сделается подобным наконечнику копья. Из них [рогов] некоторые имеют в длину от пяти локтей до трех локтей, больше или меньше [этого]. Оно питается листьями деревьев халандж, имеющим превосходную зелень. Когда оно увидит всадника, то направляется к нему, и если под ним рысак, то он [рысак] спасается от него с трудом, а если оно догонит его [всадника], то оно хватает его своим рогом со спины его лошади, потом подбрасывает его в воздух и [вновь] подхватывает его своим рогом и не перестает [делать] таким образом, пока не убьет его. А лошади оно ничем не вредит, никоим образом и никаким способом. И они преследуют его в диких местах и лесах, чтобы убить его. А это [делается] так, что [они] влезают на высокие деревья, между которыми оно [животное] находится. Для этого собираются несколько стрелков с отравленными стрелами, и когда оно окажется между ними, то стреляют в него, пока не изранят его и не убьют.

Право же, я видел у царя три больших миски, похожих на йеменский оникс, о которых он мне сообщил, что они сделаны из основания рога этого животного.

Некоторые из жителей [этой] страны утверждают, что это носорог.

Он сказал: Я не видел среди них [ни одного] человека, который был бы красным [румяным], но большинство из них больны. В ней [в этой стране] они в большинстве случаев умирают от колик, так что они, право же, бывают [даже] у их грудных детей.

И если умрет мусульманин у них, и вот [имеется] женщина [из] хорезмийцев, то его обмывают омовением мусульман. Потом везут его на повозке, которая тащит его, а перед ним [идут] со знаменем, пока не прибудут с ним к месту, в котором его похоронят. Когда же он прибудет туда, они возьмут его с повозки и положат его на землю. Потом очертят вокруг него линию и отложат его в сторону. Потом они выкопают внутри этой линии его могилу, сделают для него боковую пещеру и погребут его.

Подобно этому [и] они [жители этой страны] поступают со своими мертвыми. Женщины не плачут над мертвыми, но над ними плачут их мужчины, которые приходят в день, в который он умер, останавливаются у дверей его юрты и кричат самым гнусным плачем и самым диким, каким только можно плакать. Это – [люди] свободные. Когда же свершится их плач, являются рабы, [неся] с собой сплетенные кожаными бичами, и не­прерывно плачут и бьют свои бока и выступающие части своих тел этими ремнями, пока на их теле не образуются [следы] вроде ударов бича. И они [местные жители] обязательно водружают у [л.209б] двери его юрты знамя. Они приносят его оружие и кладут его вокруг его могилы и не прерывают плача в течение двух лет. Когда же свершатся два года, они снимут знамя и возьмут [часть] своих волос… Родственники умершего созовут званый пир, посредством которого дается знать об окончании траура, и если у него была жена, то она выйдет замуж. Это если он был из [числа] главарей. Что же касается простого народа, то они делают со своими умершими [только] кое-что из этого [обряда].

На царе "сакалиба=славян" [лежит] дань, которую он платит царю хазар: от каждого дома в его государстве -шкуру соболя. Если прибудет корабль из страны хазар в страну "сакалиба=славян", то царь выедет верхом и пересчитает то, что в нем [имеется], и возьмет из всего этого десятую часть. А если прибудут русы или какие-нибудь другие [люди] из прочих племен с рабами, то царь, право же, выбирает для себя из каждого десятка голов одну голову.

Сын царя "сакалиба=славян" является его заложником у царя хазар. До царя хазар дошла [весть] о красоте дочери царя "сакалиба=славян", так что он послал сватать ее. А он высказался против него и отказал ему. Тогда тот отправил [экспедицию] и взял ее силой, хотя он иудей, а она мусульманка. Итак, она умерла, [находясь] у него. Тогда он послал, требуя вторую его дочь. Как только это [известие] дошло до царя "сакалиба=славян", он упредил [это] и выдал ее замуж за царя [князя] [племени] эскэл, который находится под его властью, боясь, что он отнимет ее у него силой, как он это сделал с ее сестрой. И, право же, царя "славян=славян" побудила написать государю [халифу] и попросить его, чтобы он построил для него крепость, боязнь царя хазар.

Он сказал: Однажды я спросил его и сказал ему: "Государство твое обширно, [денежные] средства твои изобильны и доход твой многочислен, так почему же ты просил государя, чтобы он построил крепость на эти незначительные деньги, которым нет числа?" Он же сказал: "Я полагал, что держава ислама приносит счастье, и их [денежные] средства берутся из дозволенных [религиозным законом] источников. По этой причине я и обратился с просьбой об этом. Право же, если бы я захотел построить крепость на свои средства, на серебро или золото, то, конечно, для меня в этом не было бы никакой трудности. Право же, я только хотел получить благословение от денег повелителя правоверных и просил его об этом.

Он сказал: "Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились у реки Атыл. Я не видал [людей] с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, белокуры, красны лицом, белы телом. Они не носят ни курток, ни хафтанов, но у них мужчина носит кису, которой он охватывает один бок, причем одна из рук выходит из нее наружу. И при [л.210а] каждом из них имеется топор, меч и нож, [причем] со всем этим он [никогда] не расстается. Мечи их искусной работы, бороздчатые, франкские. И от края ногтей иного из них [русов] до его шеи [имеется] собрание деревьев, изображений [картинок] и тому подобного.

А у каждой их женщины на груди прикреплена коробочка, или из железа, или из серебра, или из меди, или из золота, или из дерева в соответствии с размерами [денежных] средств их мужей. И у каждой коробочки – кольцо, у которого нож, также прикрепленный на груди. А на шее у них ожерелье из золота и серебра, потому что, когда мужчина владеет десятью тысячами дирхемов, у его жены – одно ожерелье, а если двадцатью тысячами, то два ожерелья, и таким образом каждые десять тысяч, которые он прибавляет к ним [дирхемам], прибавляют ожерелье его жене, так что на шее иной из них бывает много [рядов] ожерелий.

Самым великолепным украшением [считаются] у них [русов] зеленые бусы из той керамики, которая бывает на кораблях. Они делают [для приобретения их] исключительные усилия, покупают одну такую бусину за дирхем и нанизывают [их] в качестве ожерелий для своих жен.

Дирхемы русов -серая белка без шерсти, хвоста, передних и задних лап и головы, [а также] соболи. Если чего-либо недостает, то от этого шкурка становится бракованной [монетой]. Ими они совершают меновые сделки, и оттуда их нельзя вывезти, так что их отдают за товар. Весов там не имеют, а только стандартные бруски металла. Они совершают куплюпродажу посредством мерной чашки.

Они грязнейшие из творений Аллаха, – они не очищаются ни от экскрементов, ни от урины, не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды, но они, как блуждающие ослы. Они прибывают из своей страны и причаливают свои корабли на Атыле, – а это большая река,

– и строят на ее берегу большие дома из дерева. И собирается [их] в одном [таком] доме десять и двадцать, – меньше или больше. У каждого [из них] скамья, на которой он сидит, и с ними [сидят] девушки-красавицы для купцов. И вот один [из них] сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. А иногда собирается [целая] группа из них в таком положении один против другого, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и наталкивается на него, сочетающегося с ней. Он же не оставляет ее, пока не удовлетворит своей потребности.

У них обязательно каждый день умывать свои лица и свои головы самой грязной водой, какая только бывает, и самой нечистой. А это [бывает] так, что девушка является каждый день утром, неся большую лохань с водой, и подносит ее своему господину. Он же моет в ней свои руки, свое лицо и все свои волосы. И он моет их и вычесывает их гребнем в лохань. Потом он сморкается и плюет в нее и не оставляет ничего из грязи, чего бы он ни сделал [л.210б] в эту воду. Когда же он покончит с тем, что ему нужно, девушка несет лохань к сидящему рядом с ним, и [этот] делает то же, что сделал его товарищ. И она не перестает подносить ее от одного к другому, пока не обнесет ею всех, находящихся в [этом] доме, и каждый из них сморкается, плюет и моет свое лицо исвои волосы в ней.

И как только их корабли прибывают к этой пристани, тотчас выходит каждый из них, [неся] с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набиз, чтобы подойти к длинному воткнутому [в землю] бревну, у которого [имеется] лицо, похожее на лицо человека, а вокруг него маленькие изображения, а позади этих изображений длинные бревна, воткнутые в землю. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потому говорит ему: "О мой господь, я приехал из отдаленной страны, и со мной девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур", – пока не назовет всего, что прибыло с ним из его товаров – "и я пришел к тебе в этим даром", -потом [он] оставляет то, что имел с собой, перед [этим] бревном, – "итак, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца, имеющего многочисленные динары и дирхемы, чтобы он покупал у меня в соответствии с тем, что я пожелаю, и не прекословил бы мне ни в чем, что я говорю". Потом он уходит.

Итак, если продажа для него будет трудна и пребывание его затянется, то он снова придет со вторым и третьим подарком, и если [для него] будет затруднительно добиться того, чего он хочет, он понесет к каждому из маленьких изображений подарок, попросит их о ходатайстве и скажет: "Эти -жены нашего господа, дочери его и сыновья его". Итак, он не перестает обращаться с просьбой то к одному изображению, то к другому, про­сить их, искать у них заступничества и униженно кланяться перед ними. Иногда же продажа пойдет для него легко и он продаст. Тогда он говорит: "Господь мой удовлетворил мою потребность, и мне следует вознаградить его". И вот он берет некоторое число овец или рогатого скота, убивает их, раздает часть мяса, а оставшееся несет и оставляет между тем большим бревном и стоящими вокруг него маленькими и вешает головы рогатого скота или овец на это воткнутое [сзади] в землю дерево. Когда же наступит ночь, придут собаки и съедят все это. И говорит тот, кто это сделал: "Господь мой уже стал доволен мною и съел мой дар".

Если кто-либо из них заболел, то они разобьют для него палатку в стороне от себя, оставят его в ней, положат вместе с ним некоторое количество хлеба и воды и не приближаются к нему и не говорят с ним, особенно если он бедняк или невольник, но если это лицо, которое имеет толпу родственников и слуг, то люди посещают его во все эти дни и справляются о нем. Итак, если он выздоровеет и встанет, то возвратится к ним, а если [л.211а] он умрет, то они его сожгут. Если же он был невольник, они оставят его в его положении, [так что] его едят собаки и хищные птицы.

Если они поймают вора или грабителя, то они поведут его к длинному толстому дереву, привяжут ему на шею крепкую веревку и подвесят его на нем навсегда, пока он не распадется на куски от ветров и дождей.

Мне не раз говорили, что они делают со своими главарями при [их] смерти дела, из которых самое меньшее – сожжение, так что мне все время очень хотелось познакомиться с этим, пока не дошла до меня [весть] о смерти одного выдающегося мужа из их числа. Итак, они положили его в его могиле и покрыли ее над ним настилом на десять дней, пока не закончат кройки его одежд и их сшивания.

А именно: если [это] бедный человек из их числа, то делают маленький корабль, кладут его в него и сжигают его [корабль]. Что же касается богатого, то собирают то, что у него имеется, и делят это на три трети, причем [одна] треть – для его семьи, [одна] треть на то, чтобы на нее скроить для него одежды, и [одна] треть, чтобы на нее приготовить набиз, который они пьют до дня, когда его девушка убьет сама себя и будет сожжена вместе со своим господином. Они, злоупотребляя набизом, пьют его ночью и днем, [так что] иной из них умрет, держа кубок в руке.

Они в те десять дней пьют и сочетаются [с женщинами] и играют на сазе. А та девушка, которая сожжет сама себя с ним в эти десять дней пьет и веселится, украшает свою голову и саму себя разного рода украшениями и платьями и, так нарядившись, отдается людям.

Если умрет главарь, то его семья скажет его девушкам и его отрокам: "Кто из вас умрет вместе с ним?". Говорит кто-либо из них: "Я". И если он сказал это, то [это] уже обязательно, – ему уже нельзя обратиться вспять. И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы. Большинство из тех, кто это делает, -девушки. И вот когда умер тот муж, о котором я упомянул раньше, то сказали его девушкам: "Кто умрет вместе с ним?" И сказала одна из них: "Я". Итак, ее поручили двум девушкам, чтобы они охраняли ее и были бы с нею, куда бы она ни пошла, настолько, что они иногда [даже] мыли ей ноги своими руками. И они [родственники] принялись за его дело,

– за кройку для него одежд и устройство того, что ему нужно. А девушка каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему.

Когда же наступил день, в который должны были сжечь его и девушку, я прибыл к реке, на которой [находился] его корабль, – и вот он уже вытащен [на берег] и для него поставлены четыре устоя из дерева ха­данга и из другого дерева [халанджа] и вокруг них поставлено также нечто вроде больших помостов из дерева. Потом [корабль] был протащен, пока не был помещен на это деревянное сооружение. И они стали его охранять, ходить взад и вперед и говорить речью, для меня непонятной. А он [умерший] был еще в своей могиле, [так как] они [еще] не вынимали его.

В середину этого корабля они ставят шалаш из дерева и покрывают этот шалаш разного рода "кумачами". Потом они принесли скамью, поместили ее на корабле, покрыли ее стегаными матрацами и византийской парчей, и подушки – византийская парча. И пришла женщина старуха, которую называют [л.211б] ангел смерти, и разостлала на скамье упомянутые нами выше постилки. Это она руководит его обшиванием и его устройством и она [же] убивает девушек. И я увидел, что она старуха-богатырка, здоровенная, мрачная.

Когда же они прибыли к его могиле, они удалили землю с дерева [настила], удалили дерево и извлекли его в покрывале, в котором он умер. И я увидел, что он уже почернел от холода этой страны. Еще прежде они поместили с ним в могиле набиз, [какой-то] плод и лютню. Теперь они вынули все это. И вот он не завонял, и в нем ничего не изменилось, кроме его цвета. Тогда они надели на него шаровары, гетры, сапоги, куртку, парче­вый хафтан с пуговицами из золота, надели ему на голову шапку из парчи, соболью, и понесли его, пока не внесли его в находившийся на корабле шалаш, посадили его на стеганый матрац, подперли его подушками и принесли набиз, плод, разного рода цветы и ароматические растения и положили это вместе с ним. И принесли хлеба, мяса и луку и оставили это перед ним. И принесли собаку, рассекли ее пополам и бросили ее в корабль. Потом принесли все это оружие и положили его рядом с ним. Потом взяли двух лошадей и гоняли их до тех пор, пока они не вспотели. Потом рассекли их мечами и бросили их мясо в корабле. Потом привели двух коров, также рассекли их и бросили их в нем. Потом доставили петуха и курицу, убили их и оставили в нем.

Собирается много мужчин и женщин, играют на сазах, и каждый из родственников умершего ставит шалаш поодаль от его шалаша. А девушка, которая хотела быть убитой, разукрасившись, отправляется к шалашам родственников умершего, ходя туда и сюда, входит в каждый из их шалашей, причем с ней сочетается хозяин шалаша и говорит ей громким голосом: "Скажи своему господину: "Право же, я совершил это из любви и дружбы к тебе". И таким же образом, по мере того как она проходит до конца [все] шалаши, также [все] остальные с ней сочетаются.

Когда же они с этим делом покончат, то, разделив пополам собаку, бросают ее внутрь корабля, а также отрезав голову петуху, бросают [его и его голову] справа и слева от корабля.

Когда же пришло время спуска солнца, в пятницу, привели девушку к чему-то, сделанному ими еще раньше наподобие обвязки ворот. Она поставила свои ноги на ладони мужей, поднялась над этой обвязкой [смотря поверх нее вниз], и произнесла [какие-то] слова на своем языке, после чего ее спустили. Потом подняли ее во второй раз, причем она совершила подобное же действие, [как] и в первый раз. Потом ее опустили и подняли в третий раз, причем она совершила то же свое действие, что и в первые два раза. Потом ей подали курицу, -она отрезала ей голову и швырнула ее [голову]. Они [же] взяли эту курицу и бросили ее в корабль. Итак, я спросил переводчика о ее действиях, а он сказал: "Она сказала в первый раз, когда ее подняли: "Вот я вижу своего отца и свою мать", – и сказала во второй раз: "Вот все мои умершие родственники, сидящие", – и сказала в третий раз: "Вот я вижу своего господина, сидящим в саду, а сад красив, зелен, ис ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, – [л.212а] так ведите же меня к нему".

Итак, они прошли с ней в направлении к кораблю. И она сняла два браслета, бывшие с ней, и отдала их оба той женщине-старухе, называемой ангел смерти, которая ее убьет. И она сняла два бывших на ней ножных кольца и дала их оба тем двум девушкам, которые [все время] служили ей, а они обе -дочери женщины, известной под названием ангел смерти.

После этого та группа [людей], которые перед тем уже сочетались с девушкой, делают свои руки устланной дорогой для девушки, чтобы девушка, поставив ноги на ладони их рук, прошла на корабль. Но они [еще] не ввели ее в шалаш. Пришли мужи, [неся] с собою щиты и палки, а ей подали кубком набиз. Она же запела над ним и выпила его. И сказал мне переводчик, что она этим прощается со своими подругами. Потом ей был по­дан другой кубок, она же взяла его и долго тянула песню, в то время как старуха торопила ее выпить его и войти в палатку, в которой [находился] ее господин.

И я увидел, что она растерялась, захотела войти в шалаш, но всунула свою голову между ним и кораблем. Тогда старуха схватила ее голову и всунула ее [голову] в шалаш и вошла вместе с ней, а мужи начали ударять палками по щитам, чтобы не был слышен звук ее крика, вследствие чего обеспокоились бы другие девушки и перестали бы стремиться к смерти вместе со своими господами. Затем вошли в шалаш шесть мужей из [чис­ла] родственников ее мужа и все [до одного] сочетались с девушкой в присутствии умершего. Затем, как только они покончили с осуществлением [своих] прав любви, уложили ее рядом с ее господином. Двое схватили обе ее ноги, двое обе ее руки, пришла старуха, называемая ангел смерти, наложила ей на шею веревку с расходящимися концами и дала ее двум [мужам], чтобы они ее тянули, и приступила [к делу], имея [в руке] огромный кинжал с широким лезвием. Итак, она начала втыкать его между ее ребрами и вынимать его, в то время как оба мужа душили ее веревкой, пока она не умерла.

Потом явился ближайший родственник умершего, взял палку и зажег ее у огня. Потом он пошел, пятясь задом, – затылком к кораблю, а лицом к людям, [держа] зажженную палку в одной руке, а другую свою руку на заднем проходе, будучи голым, – чтобы зажечь сложенное дерево, [бывшее] под кораблем. Потом явились люди с деревом [для растопки] и дровами. У каждого из них была палка, конец которой он зажег. Затем [он] бросает ее в это [сложенное под кораблем] дерево. И берется огонь за дрова, потом за корабль, потом за шалаш, и мужа, и девушку, и [все], что в нем [находится]. Потом подул ветер, большой, ужасающий, и усилилось пламя огня и разгорелось его пылание. Был рядом со мной некий муж из русов. И вот я услышал, что он [л.212б] разговаривает с бывшим со мной переводчиком. Я спросил его о том, что он ему сказал. Он сказал: "Право же, он говорит: "Вы, арабы, глупы". Я же спросил его об этом. Он сказал: "Действительно, вы берете самого любимого вами из людей и самого уважаемого вами и оставляете его в прахе, и едят его насекомые и черви, а мы сжигаем его во мгновение ока, так что он немедленно и тотчас входит в рай". Потом он засмеялся чрезмерным смехом. Я же спросил об этом, а он сказал: "По любви господа его к нему, [вот] он послал ветер, так что он [ветер] возьмет его в течение часа". И в самом деле, не прошло и часа, как корабль, и дрова, и девушка, и господин превратились в золу, потом в [мельчайший] пепел.

Потом они соорудили на месте этого корабля, который они [когда то] вытащили из реки, нечто вроде круглого холма и водрузили в середине его большое бревно хаданга, написали на нем имя [этого] мужа и имя царя русов и удалились.

Он сказал: Один из обычаев царя русов тот, что вместе с ним в его очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него. С каждым из них [имеется] девушка, которая служит ему, моет ему голову и приготовляет ему то, что он ест и пьет, и другая девушка, [которой] он пользуется как наложницей в присутствии царя. Эти четыреста [мужей] сидят, а ночью спят у подножия его ложа. А ложе его огромно и инкрустировано драгоценными самоцветами. И с ним сидят на этом ложе сорок девушек для его постели. Иногда он пользуется как наложницей одной из них в присутствии своих сподвижников, о которых мы [выше] упомянули. И этот поступок они не считают постыдным. Он не спускается со своего ложа, так что если он захочет удовлетворить некую потребность, то удовлетворяет ее в таз, а если он захочет поехать верхом, то он подведет свою лошадь к ложу таким образом, что сядет на нее верхом с него, а если [он захочет] сойти [с лошади], то он подведет свою лошадь настолько [близко], чтобы сойти со своей лошади на него. И он не имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться [с девушками], пить и предаваться развлечениям. У него есть заместитель, который командует войсками, нападает на врагов и замещает его у его подданных.

Их отличные ["добропорядочные"] люди проявляют стремление к кожевенному ремеслу и не считают эту грязь отвратительной.

В случае, если между двумя лицами возникнет ссора и спор, и их царь не в силах достигнуть примирения, он выносит решение, чтобы они сражались друг с другом мечами, и тот, кто окажется победителем, на стороне того и правда.

Что же касается царя хазар, титул которого хакан, то, право же, он не показывается иначе, как [раз] в каждые четыре месяца, [появляясь] в [почетном] отдалении. Его называют "большой хакан", а его заместителя на­зывают хакан-бех. Это тот, который предводительствует войсками и командует ими, управляет делами государства, руководит им, появляется [перед народом], совершает походы, и ему изъявляют покорность находящиеся поблизости от него цари. И он входит каждый день к наибольшему хакану смиренно, проявляя униженность и спокойствие. Он входит к нему не иначе, как босым, держа в своей руке дрова, причем, когда приветствует его, то зажигает перед ним эти дрова. Когда же он покончит с топливом, он садится вместе с царем [w.438] на его трон. Его замещает муж, называемый кундур-хакан, а этого также замещает муж, называемый джавшыгыр. Обычай наибольшего царя тот, что он не дает аудиенции людям и не разговаривает с ними, и к нему не является никто, кроме тех, кого мы упомянули, а полномочия вершить дела, наказывать [преступников] и управлять государством принадлежат его заместителю хакан-беху.

Другой обычай [относительно] наибольшего царя [тот, что], если он умрет, то строится для него большой двор, в котором [имеются] двадцать домов, и в каждом из этих домов для него вырывается могила. Измельчаются камни настолько, что они делаются похожими на глазной порошок, и расстилаются в ней, и поверх этого накладывается негашеная известь. А под [этим] двором [имеется] река, и [эта] река большая, и они помещают [проводят] эту [реку] над этой могилой, и говорят: "Чтобы не [w.439] добрался до нее ни шайтан, ни человек, ни черви, ни насекомые". Когда он похоронен, то рубят шеи тем, кто его хоронит, чтобы не было известно, в ка­ком из домов [находится] его могила. Могила его называется рай, и говорят: "Он вошел в рай".

И все [эти] дома выстланы парчей, сотканной из золота.

[Еще] обычай царя хазар [тот], что у него двадцать пять жен, [причем] каждая из этих жен – дочь кого-либо из царей, соседящих с ним, которую он берет [себе] волей или неволей. У него шестьдесят девушекналожниц для его постели, причем только такие, которые отличаются красотой. И каждая из свободных и наложниц [находится] в отдельном дворце, у нее [есть] помещение в виде купола, покрытое тиком, и вокруг каждого "купола" [есть] утоптанное пространство. И у каждой из них [есть] евнух, который ее стережет. Итак, если [хакан] захочет использовать одну из них [как наложницу], он посылает за евнухом, который ее стережет, и [тот] является с ней быстрее мгновения ока, чтобы положить ее в его постель, причем евнух останавливается у дверей "купола" царя. Когда же [царь] использовал ее [как наложницу], он [евнух] берет ее за руку и уда­ляется и не оставляет ее после этого ни на одно мгновение.

Когда этот большой царь выезжает верхом, [то] едут [также] все войска по случаю его выезда, причем между ним и частями кортежа миля [расстояния], и ни один из его подданных не видит его иначе, как павши ниц на свое лицо, поклоняясь ему, и не поднимает своей головы, пока он не проследует мимо него.

Продолжительность [правления] их царя – сорок лет. Если он переживет их [хотя бы] на один день, то подданные и его приближенные уволят его или убьют и скажут: "У этого ум уже уменьшился и его суждение [стало] путаным [неясным]".

Если он пошлет [в поход] отряд [войска], то он не обращается вспять никоим образом и никаким способом, а если он обратится в бегство, то предается смерти всякий, кто из него к нему [к царю] возвратится. А что касается предводителей и его заместителя, то, если они обратятся в бегство, приведут их [самих] и приведут их жен и их детей и дарят их другим в их присутствии, в то время как они смотрят [на это], и точно так же [дарят] их лошадей, и их [домашние] вещи, и их оружие, и их дворы [усадьбы, а иногда он [царь] разрежет каждого из них на два куска и разопнет их, а иногда повесит их за шеи на деревьях. Иногда же, если окажет им милость, то сделает их конюхами.

У царя хазар [есть] огромный город на реке Атыл. Он состоит из двух сторон, – в одной из этих двух сторон [живут] мусульмане, а в другой стороне -царь и его приближенные. Над мусульманами [начальствует] муж из [числа] приближенных отроков царя, который называется хаз. Он мусульманин, и судебная власть над мусульманами, живущими в стране хазар и [временно] приезжающими к ним по торговым делам, предостав­лена этому отроку-мусульманину, так что никто не рассматривает их дел и не производит суда между ними, кроме него. У мусульман в этом городе [есть] соборная мечеть, в которой они совершают молитву и [w.440] присутствуют в ней в дни пятниц. При ней [есть] высокий минарет и несколько муэззинов.

И вот, когда в триста десятом году6 до царя хазар дошла [весть], что мусульмане разрушили синагогу, бывшую в Усадьбе ал-Бабунадж, он приказал, чтобы минарет был разрушен, казнил муэззинов и сказал: "Если бы, право же, я не боялся, что в странах ислама не останется ни одной неразрушенной синагоги, я обязательно разрушил бы [и] мечеть".

Хазары и их царь – все иудеи, а "сакалиба=славяне" и все, кто соседит с ними, [находятся] у него в покорности, и он обращается к ним, как к находящимся в рабстве, и они повинуются ему с покорностью.

Перевод А.П.Ковалевского. Харьков, 1956.

Источник: www.muslem.ru

Ислам в России.